Гибель и возвращение капитана Когвелла (часть 3)
Продолжение.
Так вот, когда имперцы уже почти праздновали победу, а у раненого, уставшего от битвы Когвелла просто не было времени рассчитать окончание слепой ночи, он резко вывернул корабль вверх, в единственный скальный проход, на свет вновь воссиявшего малого солнца, с двумя боевыми фрегатами на хвосте, и слишком поздно заметил подвох.
Иными словами, не выжил никто. Пустые фрегаты и «Лигейю» почти сразу же разбило о скалы, и подоспевшие «охотники» даже не сразу поняли, что здесь произошло.
А Когвелл и подавно не мог выжить. «Лигейя» первая попала в марево, а он стоял на ее носу.
Но он жив, он вернулся спустя столько времени, и по нему не заметно, что его долго переваривал какой-то монстр. Единственное, что действительно изменилось в нем, так это то, что теперь капитан смотрит на мир только одним глазом, но я не знаю, пули ли охотников повинны в том, или это единственное видимое повреждение, которое нанес ему удильщик.
Возможно, у него осталась пара-другая шрамов, но я не рискнул пока что даже заикаться об этом, хотя, на правах врача, имею хоть какие-то права на такой возмутительный вопрос.
Есть, конечно, ряд странностей… например, его механическая рука – сталь, медь, гибкие сочленения – почему она пропала и вернулась вместе с ним, если органикой там и не пахнет, если удильщик не должен был, по всем приметам, втянуть ее в себя вместе с живой жертвой?
Но все это меркнет перед главным фактом – Когвелл выжил после встречи с удильщиком, исчезнув куда-то почти на год; его сердце бьется, перекачивая кровь, он дышит, как любой из нас. Он жив, он не мертвец.
Я считаю, что для всего существует свое рациональное, научное объяснение. Воскресший Когвелл, которого пираты, народ довольно суеверный, теперь боялись все как один гораздо больше, чем раньше, вернулся спустя столько лет и сразу же затеял эту безумную экспедицию с лучшими из лучших; он одним глазом рассмотрел корабль тогда, когда его даже подзорная труба с трудом видела, и он чрезвычайно странно ведет себя сейчас, когда команда заметила этот корабль. Драться с датчанином, конечно, трудно, он будет обороняться насмерть, датские купцы всегда этим славились; но это хорошая добыча, а «Орфей», хоть и не маневренен, но вооружен отлично. Ребята на борту – давно знающие друг друга сорвиголовы, не побоящиеся схватиться с самим чертом, к тому же они расстроены безденежьем и чешущимися кулаками настолько, что уже начинают грызться друг с другом.
Про охотника я сказал не то чтобы действительно всерьез; мне хотелось поглядеть, как отреагирует Когвелл. Раньше он отдал бы приказ напасть на датчанина не раздумывая, хотя мы и миновали полчаса назад слепую ночь, особенно удобную для пиратских нападений.
Теперь он медлил. Казалось, ему досадно, что что-то отвлекает его от выбранного курса. Любая задержка была ему неприятна. Оттого он, верно, и стукнул по бортику, когда заметил корабль – понял, что команда увлечется добычей и мы потеряем день.
— Что же… – вполголоса произнес он… и отдал приказ об атаке.
Пираты рявкнули «ура» своему капитану, сдобрив его свистом и руганью, и рванули врассыпную – старпом нырнул в машинное отделение, сообщить Спичу о его задаче, двое разбежались к подкрылкам, застопорить их вручную для поворота, прочие наскоро затыкали оружие за пояса да вытаскивали на свет божий свои абордажные доски. «Орфей» поворачивал, подчиняясь жесткому, сильному голосу капитана Когвелла, который, пристрели меня охотники, не хотел отдавать этого приказа.
Мы приближались к купцу, который, судя по тому, что на нем началась явно различимая беготня, нас заметил.
Я почти машинально подтянул к себе саквояж с минимально необходимым набором лекарств и инструментов, который таскал с собой в гнездо всегда, потому что это пиратский корабль, а не дружеская вечеринка. Через пару часов этот саквояж мне очень понадобится – и хорошо, если только он. Кого из наших головорезов мне придется сегодня зашивать и как именно? Возможно, следует подготовить ампутационную пилу к стерилизации… хотя, помнится, в случае с Когвеллом и остатками его кисти мы как-то обошлись без этого.
То есть у меня тоже была своя доска, — точнее, Когвелл выделил мне доску на этом корабле, — но, помимо нее, голова на плечах у меня тоже пока была. Я поморщился, глядя, как Эд ногой ударила по корме своей доски, опуская рычаг, и, не дожидаясь, пока стук катушки, генерирующей электричество для поля, станет достаточно громким, сдвинула «консервы» на глаза, с диким гиканьем бросила доску вниз с борта — и ухнула следом, упав с корабля в небо. Две секунды спустя она уже взмыла над бортом – обеими ногами на доске, за кушак заткнута сабля, в правой руке – пистолет. Прочие доски взлетают секундой-другой позднее (скажем, чтобы поднять в воздух Бобби, требовалось две обычные доски, и Спич склепал специально для него странный, похожий на обеденный стол гибрид, стартующий медленно и вперевалку) – пираты орут во всю глотку, хотя пока только кружат над «Орфеем», уже начинается пальба, юнга и дурковатый матрос стоят на пушках, Спич следит за разрядниками, ну, а доктор Иероним Грач почитает за лучшее скрыться с противоположной стороны гнезда, продолжив наблюдение за Когвеллом. Тот ведет себя так, как всегда, как и положено вести себя пиратскому капитану, который еще не потерял остатки рассудка – ну, или потерял их настолько, что внешне похож на обычного человека… Спич что-то лает ему из машинного, треск пушки оглушает меня, я, покачнувшись, хватаюсь за ванты и навожу трубку на корабль.
И тут замечаю кое-что важное. Датский флаг гордо полощется на ветру, но оснастка… и название купца, мелковато для корабля выбитое на борту…
— Охотник!.. – ору я так, что, наверное, сразу же сажаю горло. – Это охотник! Эстрелла Родья! Испанское имя!.. флаги – приманка!
Вы, наверное, слышали про этот недавний обычай – поднимать фальшивые купеческие флаги? Им пользуются и пираты, и охотники на пиратов, но действуют они совершенно одинаково – подманивают жертву, как удильщик на свет. Большая часть команды такого корабля обычно сидит в трюме, чтобы выскочить, когда жертва подберется поближе, вскружив себе голову легкостью добычи.
Ну, а про войну между Данией и Испанией, вяло тянущуюся уже почти второй год, вы точно знаете и без меня. Ни один датчанин не будет торговать с Испанией… и никто не назовет по-испански свой корабль, поднимая на нем датский флаг.
Другие уже заметили неладное, капитан наконец отвернулся от люка, и… ну, строго говоря, началась погоня в другом направлении.
На борту мнимого купца человек семьдесят как минимум, и они уже было выскочили на палубу – видимо, не были слишком опытны в таких делах, иначе бы и название успели закрасить. «Воевать» и за Испанию, и за Данию, выдающих направо и налево каперские патенты, очень нагло и требует определенного ума, но на саму атаку этого ума у наших коллег, видимо, не хватило.
Когвелл выругался. Он секунду всматривался в то, что происходит на чужой далекой палубе – если кораблем руководит кто-то из его знакомцев, попросту не признавший никогда не виденный им «Орфей» за корабль Джима Когвелла, да и вообще убежденный, что этот самый Когвелл уже мертв, у нас есть шанс договориться. С другой стороны, прикидывал я, осторожно выглядывая из-за подвеса, что-то я не слыхивал про пирата, который уйдет от дармового корабля, набитого тем, что можно продать, с командой в одиннадцать человек, пусть капитанствует на нем хоть его родной брат.
Да, «Орфей» не был легкой «Лигейей». Спич наддал пару, засверкали разряды, воздух остро запах озоном, скорость начала увеличиваться – но медленнее, чем должна бы.
— Держи к Чертовым Костям! – заорал Когвелл, за эти мгновения принявший решение, с мальчишеской ловкостью скатываясь по резко накренившейся палубе и легко вспрыгивая на бак – механические пальцы, чиркнув по обшивке, оставили две глубокие царапины. – Будем петлять!
Корабль вильнул, и я едва удержался на ногах, хоть и таился, намертво вцепившись в снасти, уже минут десять. Попытаться уйти в скалах соблазнительно близких Чертовых Костей было трудной задачкой, но принимать такой бой – и вовсе чистое самоубийство. Если охотник запутается в камнях или завязнет в висячих мостах из растений, а мы будем искусны и удачливы… попытаться стоит. Нет ни одного лоцмана, знающего Чертовы Кости – потому что они всегда меняются, крутятся, сталкиваются, крошатся. Петлять в них на такой скорости под силу только очень удачливому капитану на очень маневренном корабле с очень слаженной командой. Я мог отметить только первый пункт в нашем случае. Расклад так себе. В этот раз, если мы выживем, спасти от виселицы нас будет некому.
В мучительные четверть часа «Орфей» нырнул в головоломные Чертовы Кости – все уже были на палубе, разом потемневшей от спутанных зарослей на скалах сверху, но досок пока не убирали. Доска – не судно, на ней долго не полетаешь, так что трепать ветру твои кости, если вздумаешь попытаться уйти на ней… но можно попробовать переждать где-то, например… ведь все пираты – парни с…
— Скут, левый борт! Держаться!
«Орфей» ушел вниз и вправо так резко, что меня подкинуло вверх – сердце глухо стукнуло в районе носоглотки – и, суммируя мой вес и наше ускорение, приложило всем телом о стенку бака. Клянусь, я услышал, как под слоем тонкой деревянной обшивки гулом отозвалось железо – равно как и грохот двух скальных обломков совсем рядом, равно как и собственную мысль о том, что, разожми я руки, впившиеся в снасти, как в родные, и мне, Иерониму Грачу, доктору медицины, придет окончательная крышка.
Команда работала на диво слаженно, и я почти машинально ухватил брошенный даже мне кем-то трос, уперся ногами в палубу, проехав несколько шагов. Без «ручной» помощи в этих узких проходах, куда, по чести сказать, и кошка-то с трудом пролезет, вполне реально поломать к чертям и крылья, и подкрылки. И собственную шею.
Преследователь не отставал. Когвелл отдавал приказы о повортах, сливающиеся в цепочку сухих, отрывистых криков; я не хотел бы этого признавать, но нас одолела одна из самых страшных эпидемий – паника.
— Вниз… – я не расслышал приказа, ветер взвыл у меня в ушах, кровь бросилась в голову: корабль «упал» вертикально, метров на сто, никак не меньше; но да, признаю, колодец в скалах, естественная шахта, найденный случайно, был для этого чрезвычайно удобен; мы вильнули вправо, выскочив на сумрачное открытое пространство, где все скалы, казалось, были скрыты мрачной зеленью, и быстро пересекли его, снова поднялись вверх (давление скакнуло, мучительно сжались сосуды). Когвелл обходил «Эстреллу», осенило меня, как зверь в джунглях, что обходит широкой петлей охотника, идущего по его следам, чтобы залечь в засаду на его же дороге. Но ведь по-прежнему драться ввосьмером против…
В этот миг меня – и, судя по ругани, всех прочих — ослепило сияние неба: «Орфей» вылетел из Чертовых Костей на открытые ветра, как пробка из бутылки.
Мы зависли над Костями, которые только что столь стремительно покинули. Когвелл поднял руку, призывая всех к молчанию, Спич снизил обороты, и некоторое время мы не слышали ничего, кроме затихающего гула, собственного тяжелого дыхания да отдаленного стука каменного крошева. Спустя минуту или две, пока до меня доходило, что Когвелл прошел сквозь Чертовы Кости, как сквозь собственную гостиную – ну, если бы она у него была, конечно, — глубоко под нами тяжело заворчало: винты «Эстреллы» пробивались сквозь заросли. Я перегнулся через поручень – сквозь узкий лаз, из которого мы выпрыгнули, худо-бедно просматривался кусок открытого пространства внутри Костей, на котором я смог перевести дух перед подъемом. Таких птичьих лазов в Костях пруд пруди; как только мы увидим, что противник прошел мимо нашего, мы спокойно сможем улетать, а они пусть плутают в Костях хоть до завтра.
Мачты «Эстреллы» на секунды загородили зелень внизу – корабль сбавил ход и шел медленно; видимо, капитан решал, куда мы могли деться.
Мучительное мгновение спустя корабль исчез из поля зрения — «Эстрелла» окончательно нас потеряла.
Так вот, когда имперцы уже почти праздновали победу, а у раненого, уставшего от битвы Когвелла просто не было времени рассчитать окончание слепой ночи, он резко вывернул корабль вверх, в единственный скальный проход, на свет вновь воссиявшего малого солнца, с двумя боевыми фрегатами на хвосте, и слишком поздно заметил подвох.
Иными словами, не выжил никто. Пустые фрегаты и «Лигейю» почти сразу же разбило о скалы, и подоспевшие «охотники» даже не сразу поняли, что здесь произошло.
А Когвелл и подавно не мог выжить. «Лигейя» первая попала в марево, а он стоял на ее носу.
Но он жив, он вернулся спустя столько времени, и по нему не заметно, что его долго переваривал какой-то монстр. Единственное, что действительно изменилось в нем, так это то, что теперь капитан смотрит на мир только одним глазом, но я не знаю, пули ли охотников повинны в том, или это единственное видимое повреждение, которое нанес ему удильщик.
Возможно, у него осталась пара-другая шрамов, но я не рискнул пока что даже заикаться об этом, хотя, на правах врача, имею хоть какие-то права на такой возмутительный вопрос.
Есть, конечно, ряд странностей… например, его механическая рука – сталь, медь, гибкие сочленения – почему она пропала и вернулась вместе с ним, если органикой там и не пахнет, если удильщик не должен был, по всем приметам, втянуть ее в себя вместе с живой жертвой?
Но все это меркнет перед главным фактом – Когвелл выжил после встречи с удильщиком, исчезнув куда-то почти на год; его сердце бьется, перекачивая кровь, он дышит, как любой из нас. Он жив, он не мертвец.
Я считаю, что для всего существует свое рациональное, научное объяснение. Воскресший Когвелл, которого пираты, народ довольно суеверный, теперь боялись все как один гораздо больше, чем раньше, вернулся спустя столько лет и сразу же затеял эту безумную экспедицию с лучшими из лучших; он одним глазом рассмотрел корабль тогда, когда его даже подзорная труба с трудом видела, и он чрезвычайно странно ведет себя сейчас, когда команда заметила этот корабль. Драться с датчанином, конечно, трудно, он будет обороняться насмерть, датские купцы всегда этим славились; но это хорошая добыча, а «Орфей», хоть и не маневренен, но вооружен отлично. Ребята на борту – давно знающие друг друга сорвиголовы, не побоящиеся схватиться с самим чертом, к тому же они расстроены безденежьем и чешущимися кулаками настолько, что уже начинают грызться друг с другом.
Про охотника я сказал не то чтобы действительно всерьез; мне хотелось поглядеть, как отреагирует Когвелл. Раньше он отдал бы приказ напасть на датчанина не раздумывая, хотя мы и миновали полчаса назад слепую ночь, особенно удобную для пиратских нападений.
Теперь он медлил. Казалось, ему досадно, что что-то отвлекает его от выбранного курса. Любая задержка была ему неприятна. Оттого он, верно, и стукнул по бортику, когда заметил корабль – понял, что команда увлечется добычей и мы потеряем день.
— Что же… – вполголоса произнес он… и отдал приказ об атаке.
Пираты рявкнули «ура» своему капитану, сдобрив его свистом и руганью, и рванули врассыпную – старпом нырнул в машинное отделение, сообщить Спичу о его задаче, двое разбежались к подкрылкам, застопорить их вручную для поворота, прочие наскоро затыкали оружие за пояса да вытаскивали на свет божий свои абордажные доски. «Орфей» поворачивал, подчиняясь жесткому, сильному голосу капитана Когвелла, который, пристрели меня охотники, не хотел отдавать этого приказа.
Мы приближались к купцу, который, судя по тому, что на нем началась явно различимая беготня, нас заметил.
Я почти машинально подтянул к себе саквояж с минимально необходимым набором лекарств и инструментов, который таскал с собой в гнездо всегда, потому что это пиратский корабль, а не дружеская вечеринка. Через пару часов этот саквояж мне очень понадобится – и хорошо, если только он. Кого из наших головорезов мне придется сегодня зашивать и как именно? Возможно, следует подготовить ампутационную пилу к стерилизации… хотя, помнится, в случае с Когвеллом и остатками его кисти мы как-то обошлись без этого.
То есть у меня тоже была своя доска, — точнее, Когвелл выделил мне доску на этом корабле, — но, помимо нее, голова на плечах у меня тоже пока была. Я поморщился, глядя, как Эд ногой ударила по корме своей доски, опуская рычаг, и, не дожидаясь, пока стук катушки, генерирующей электричество для поля, станет достаточно громким, сдвинула «консервы» на глаза, с диким гиканьем бросила доску вниз с борта — и ухнула следом, упав с корабля в небо. Две секунды спустя она уже взмыла над бортом – обеими ногами на доске, за кушак заткнута сабля, в правой руке – пистолет. Прочие доски взлетают секундой-другой позднее (скажем, чтобы поднять в воздух Бобби, требовалось две обычные доски, и Спич склепал специально для него странный, похожий на обеденный стол гибрид, стартующий медленно и вперевалку) – пираты орут во всю глотку, хотя пока только кружат над «Орфеем», уже начинается пальба, юнга и дурковатый матрос стоят на пушках, Спич следит за разрядниками, ну, а доктор Иероним Грач почитает за лучшее скрыться с противоположной стороны гнезда, продолжив наблюдение за Когвеллом. Тот ведет себя так, как всегда, как и положено вести себя пиратскому капитану, который еще не потерял остатки рассудка – ну, или потерял их настолько, что внешне похож на обычного человека… Спич что-то лает ему из машинного, треск пушки оглушает меня, я, покачнувшись, хватаюсь за ванты и навожу трубку на корабль.
И тут замечаю кое-что важное. Датский флаг гордо полощется на ветру, но оснастка… и название купца, мелковато для корабля выбитое на борту…
— Охотник!.. – ору я так, что, наверное, сразу же сажаю горло. – Это охотник! Эстрелла Родья! Испанское имя!.. флаги – приманка!
Вы, наверное, слышали про этот недавний обычай – поднимать фальшивые купеческие флаги? Им пользуются и пираты, и охотники на пиратов, но действуют они совершенно одинаково – подманивают жертву, как удильщик на свет. Большая часть команды такого корабля обычно сидит в трюме, чтобы выскочить, когда жертва подберется поближе, вскружив себе голову легкостью добычи.
Ну, а про войну между Данией и Испанией, вяло тянущуюся уже почти второй год, вы точно знаете и без меня. Ни один датчанин не будет торговать с Испанией… и никто не назовет по-испански свой корабль, поднимая на нем датский флаг.
Другие уже заметили неладное, капитан наконец отвернулся от люка, и… ну, строго говоря, началась погоня в другом направлении.
На борту мнимого купца человек семьдесят как минимум, и они уже было выскочили на палубу – видимо, не были слишком опытны в таких делах, иначе бы и название успели закрасить. «Воевать» и за Испанию, и за Данию, выдающих направо и налево каперские патенты, очень нагло и требует определенного ума, но на саму атаку этого ума у наших коллег, видимо, не хватило.
Когвелл выругался. Он секунду всматривался в то, что происходит на чужой далекой палубе – если кораблем руководит кто-то из его знакомцев, попросту не признавший никогда не виденный им «Орфей» за корабль Джима Когвелла, да и вообще убежденный, что этот самый Когвелл уже мертв, у нас есть шанс договориться. С другой стороны, прикидывал я, осторожно выглядывая из-за подвеса, что-то я не слыхивал про пирата, который уйдет от дармового корабля, набитого тем, что можно продать, с командой в одиннадцать человек, пусть капитанствует на нем хоть его родной брат.
Да, «Орфей» не был легкой «Лигейей». Спич наддал пару, засверкали разряды, воздух остро запах озоном, скорость начала увеличиваться – но медленнее, чем должна бы.
— Держи к Чертовым Костям! – заорал Когвелл, за эти мгновения принявший решение, с мальчишеской ловкостью скатываясь по резко накренившейся палубе и легко вспрыгивая на бак – механические пальцы, чиркнув по обшивке, оставили две глубокие царапины. – Будем петлять!
Корабль вильнул, и я едва удержался на ногах, хоть и таился, намертво вцепившись в снасти, уже минут десять. Попытаться уйти в скалах соблазнительно близких Чертовых Костей было трудной задачкой, но принимать такой бой – и вовсе чистое самоубийство. Если охотник запутается в камнях или завязнет в висячих мостах из растений, а мы будем искусны и удачливы… попытаться стоит. Нет ни одного лоцмана, знающего Чертовы Кости – потому что они всегда меняются, крутятся, сталкиваются, крошатся. Петлять в них на такой скорости под силу только очень удачливому капитану на очень маневренном корабле с очень слаженной командой. Я мог отметить только первый пункт в нашем случае. Расклад так себе. В этот раз, если мы выживем, спасти от виселицы нас будет некому.
В мучительные четверть часа «Орфей» нырнул в головоломные Чертовы Кости – все уже были на палубе, разом потемневшей от спутанных зарослей на скалах сверху, но досок пока не убирали. Доска – не судно, на ней долго не полетаешь, так что трепать ветру твои кости, если вздумаешь попытаться уйти на ней… но можно попробовать переждать где-то, например… ведь все пираты – парни с…
— Скут, левый борт! Держаться!
«Орфей» ушел вниз и вправо так резко, что меня подкинуло вверх – сердце глухо стукнуло в районе носоглотки – и, суммируя мой вес и наше ускорение, приложило всем телом о стенку бака. Клянусь, я услышал, как под слоем тонкой деревянной обшивки гулом отозвалось железо – равно как и грохот двух скальных обломков совсем рядом, равно как и собственную мысль о том, что, разожми я руки, впившиеся в снасти, как в родные, и мне, Иерониму Грачу, доктору медицины, придет окончательная крышка.
Команда работала на диво слаженно, и я почти машинально ухватил брошенный даже мне кем-то трос, уперся ногами в палубу, проехав несколько шагов. Без «ручной» помощи в этих узких проходах, куда, по чести сказать, и кошка-то с трудом пролезет, вполне реально поломать к чертям и крылья, и подкрылки. И собственную шею.
Преследователь не отставал. Когвелл отдавал приказы о повортах, сливающиеся в цепочку сухих, отрывистых криков; я не хотел бы этого признавать, но нас одолела одна из самых страшных эпидемий – паника.
— Вниз… – я не расслышал приказа, ветер взвыл у меня в ушах, кровь бросилась в голову: корабль «упал» вертикально, метров на сто, никак не меньше; но да, признаю, колодец в скалах, естественная шахта, найденный случайно, был для этого чрезвычайно удобен; мы вильнули вправо, выскочив на сумрачное открытое пространство, где все скалы, казалось, были скрыты мрачной зеленью, и быстро пересекли его, снова поднялись вверх (давление скакнуло, мучительно сжались сосуды). Когвелл обходил «Эстреллу», осенило меня, как зверь в джунглях, что обходит широкой петлей охотника, идущего по его следам, чтобы залечь в засаду на его же дороге. Но ведь по-прежнему драться ввосьмером против…
В этот миг меня – и, судя по ругани, всех прочих — ослепило сияние неба: «Орфей» вылетел из Чертовых Костей на открытые ветра, как пробка из бутылки.
Мы зависли над Костями, которые только что столь стремительно покинули. Когвелл поднял руку, призывая всех к молчанию, Спич снизил обороты, и некоторое время мы не слышали ничего, кроме затихающего гула, собственного тяжелого дыхания да отдаленного стука каменного крошева. Спустя минуту или две, пока до меня доходило, что Когвелл прошел сквозь Чертовы Кости, как сквозь собственную гостиную – ну, если бы она у него была, конечно, — глубоко под нами тяжело заворчало: винты «Эстреллы» пробивались сквозь заросли. Я перегнулся через поручень – сквозь узкий лаз, из которого мы выпрыгнули, худо-бедно просматривался кусок открытого пространства внутри Костей, на котором я смог перевести дух перед подъемом. Таких птичьих лазов в Костях пруд пруди; как только мы увидим, что противник прошел мимо нашего, мы спокойно сможем улетать, а они пусть плутают в Костях хоть до завтра.
Мачты «Эстреллы» на секунды загородили зелень внизу – корабль сбавил ход и шел медленно; видимо, капитан решал, куда мы могли деться.
Мучительное мгновение спустя корабль исчез из поля зрения — «Эстрелла» окончательно нас потеряла.
1 комментарий