Новый рассказ, или я изменила себе.

Так обычно и бывает. Сначала скажешь что то железное, не рушимое. А потом как размахнешься и все. Этакий закон подлости.
Но не об этом. Получился рассказ по больше, чем в тот раз. Не знаю лучше ли, но буду надеяться что не хуже :)

Это произошло семь месяцев назад. И я четко помню свой последний закат — розовое небо, большое, ярко-красное солнце, медленно сползает за горизонт, застывшие оранжевые облака и мертвый штиль. А на следующее утро, там, на западе, где вчера село солнце, клубился дым. Необъятный столб дыма поднимался до самого неба, затянутого низкими серыми облаками, и коптил его. Его непроглядная чернота плотно застилала облака снизу, смешивалась с ними и сливалась в единую безрадостную массу, неравномерного серого цвета. Уже в то утро, я вдохнул воздух наполненный запахом гари и подойдя к окну не увидел верхушки причальной мачты у нашего ангара, мне стало не по себе… Первые дни в городе царило беспокойство, потом несколько групп ушли посмотреть откуда идет дым и пропали, за ними последовали еще несколько но они тоже исчезли где то на западе. Больше ни кто и не пытался. Все строения покрылись пепельной пылью, и стало тяжело дышать. Дожди шли редко и грязные капли всегда оставляли на окнах следы пепла. Шли дни и недели. Дым неустанно поднимал свои черные клубы в небо. Начали умирать курящие. При вскрытии врачи доставали насквозь черные легкие. Люди выкапывали растения на улице, и несли в свой дом, очищая их листья от губительной серой пленки и ставя под большие лампы. Улицы города опустели, все плотно закрылись дома. Так прошло два тяжких месяца. Позже, ученые вывели особый вид растений, им почти не требовался свет, хватало того что осталось, они быстро размножались, а также мгновенно поглощали и перерабатывали углекислый газ в кислород. Вид назвали «Sanctum Aer» что в переводе означало святой воздух. Растения высаживали в небольшой баллон с маленьким окошком для света, к нему подсоединяли две трубки, которые вели к кожаной маске, плотно прилегающей к лицу, особенно к носу и рту, при помощи кожаных ремней. Дышать в нем надо было особенно, первым делался выдох, углекислый газ перерабатывался растениями, подождав несколько секунд можно было вдыхать кислород, а потом опять, сильно выдохнуть, подождать и вдохнуть. При помощи этого изобретения, город начал медленно оживать. Люди стали выходить на улицу, в глазах появились слабые искры надежды и даже может быть радости. У меня тоже был такая маска, я долго не мог привыкнуть к ней, особенно к тому как надо дышать и к сладковатому запаху который раз в неделю появлялся у Святых цветов.
Я был хозяином большого ангара для строительства дирижаблей, почти все рабочие ушли от меня в первые же месяцы бессолнечной жизни, и я их не держал, ребята были правы делая это. Ведь кто будет летать на дирижаблях в такое время? Все заперлись дома. Но у тех четверых, что все таки остались, появились такие же баллоны. Всего в ангаре было три дирижабля, но два из них пришлось разобрать, что можно было, и уничтожить остатки. Поэтому мы все силы бросили на один сравнительно небольшой, жесткий дирижабль, который я переименовал в «Видар». Так прошло три месяца. Мы медленно перебирали и совершенствовали Видара, сделали новую гондолу, меньшую по размерам, с каютой рассчитанной на трех человек. Все остальное пространство занимал большой капитанский мостик, с растениями, для чистого воздуха…
Был в моей команде парень по имени Тони, но все называли его Тони Руки Откуда Надо, и он постоянно оправдывал свое длинное прозвище. Его руки были золотыми, он мог все. Если Тони чего-то не знал, дайте ему время спокойно подумать и все будет сделано идеально. Парень, так же, всегда отличался крепким здоровьем, но последнее время стал беспокоить меня, он говорил что ему трудно дышать, и это не особое дыхание с баллоном, мешало что то внутри. Мы успокаивали, говорили что он просто в первые месяцы надышался гарью и это дает о себе знать. На все наши слова Тони лишь задумчиво качал головой и часто вдыхал полной грудью. Однажды ему стало настолько тяжело, что он сорвал с себя маску и начал громко кашлять, задыхаясь. Это было страшно… Его губы и нос были покрыты какой то белой пылью, как мелким мягким песком, но он не предал ей особого значения, и откашлявшись надел маску. Еще Техник Билл пробормотал что у него такая же пыль появляется, и дышать так же трудно… Через два дня Тони умер. В последний его день мы почти и не общались с ним, парень хотел побыть один, да и что ему, молодому, кряхтеть с нами, со стариками. Саймон, наш конструктор, нашел его тело у двигателя. Тони как бы сидел, прислонившись боком к большой машине, и спал. Так можно было бы думать, но посмотрев на него с лица, не со спины, я сам лишился сна. Его лицо искаженно болью, глаза закатились так, что зрачков не было видно, только белое, остекленевшее ни что. Видимо он совсем не понимал что происходит. Рубашка была разорвана в клочья, из его груди, прямо из под кожи ползли Святые цветы. Их большие, бледные листья были покрыты коркой запекшейся крови, а на стебельках плавно раскачивались, небольшие шарики, все в беловато желтой пыльце, такой, которую, каждый из нашей команды, стирал с губ и носа каждый день. Все затихли. Все понимали что получается. Растению было слишком тесно в его темном баллоне, и оно мутировав, открыло для себя новые земли… Оно уже пустило свои жадные корни во всех нас. Билл закашлялся и ушел. Тайлер, простой рабочий, громко пробасил ему в след – « Баба!». А потом, уставившись прямо на зеленеющий труп, добавил – «Не собираюсь подыхать от каких то цветочков!» и тоже ушел. Я думаю, Тайлер считал себя слишком сильным для того что бы умереть от растений, от того что он мог топтать своими грубыми сапогами каждый день. Это было не по-мужски. Не по его понятию силы. На следующий день, Саймон ушел не попрощавшись, с утра я нашел его перчатки и куртку с эмблемой ангара, аккуратно повешенными в комнате отдыха. Вещи остались ждать кого то другого. Больше о нем ни чего не было слышно.
Я снова начал курить трубку, и это было не просто приятное время препровождение, а стратегически верный ход. Табачный дым, попадавший в легкие, замедлял рост цветов и губил их ростки. Стало немного по легче. Я впервые за эти несколько месяцев покинул ангар на своем паросипеде. Давно…Очень давно, ребята с ангара, собрали небольшой двигатель и установили его на старый велосипед. Смотрелось дико. Рабочие вывалили на улицу и делали ставки проедет оно, или нет. Проехало… И ребята часто катались на нем по городу вызывая бурный восторг у детей.
С высоты моего чудо механизма, я видел что город опять опустел и покрылся пылью. Иногда я замечал поросшие Святым цветком холмики. Я понимал, но гнал от себя мысль о мертвецах. Мне надо было запастись табаком для себя и оставшейся команды. В городе его должно быть много, ведь все в страхе забросили это дело, и боролись с желанием как могли. Билла уже не спасти, может так он протянет еще не много, и это облегчит его мучения. Я надеялся на Тайлера и его силу. Собрав два мешка, я взвалил их на паросипед, но удерживать равновесие на нем было уже не возможно. Пришлось катить его несколько километров. В ангаре я был поздно вечером. Билл совсем загибался, Тайлер тихо хрипел. Мы всю ночь курили трубки, и я медленно понимал, Тони ни когда не курил, ни до, ни после, поэтому и ушел первым. На следующий день, мы с Биллом остались одни. Тайлер повесился. Почти над самым потолком ангара.Я бы долго не замечал, но на меня свалилась его перчатка, я поднял голову, а он там, висит. Как будто забытая, не красивая елочная игрушка, которую повесили из жалости на самый верх, туда, где видно особо не будет. Я с трудом снял его. Через день скончался Билл, последние дни он не хотел работать, сидел в комнате, смотрел в грязное окно на нескончаемый столб черного дыма, читал старую газету и курил. Так и умер, на расшатанном стуле, в той же позе. Газета выпала из его рук, как раз на странице со статьей, о том, что ученые, выведшие этот поганый цветок тоже умерли, такой же смертью. Я старался отвлечься, загружал себя работой, а трубку набивал табаком по забористее, по гаже. Когда хоронил тело Билла, оно все было в цветах. Наверное это не правильно, но меня грела мысль, что могилы всех этих славных ребят всегда будут ухоженными, не будут выглядеть забытыми…
На этом закончились скорбные три месяца.
«Видар» был уже готов. Царил мертвый штиль, небо было таким же как и всегда – непроглядно серым. Со скрежетом открывалась крыша ангара, осыпался с нее, как снег, слой пепла. Я не знаю, видел ли кто то, как это мощная машина поднималась в воздух, как быстро крутились винты, как она исчезала в дыму. Сомневаюсь.
Сейчас, я блуждаю в вечной полумгле, которая растянулась на десятки километров вширь и ввысь. Я не сменю курс, пока не увижу солнечного света. Надеюсь, мне удастся продержаться. А если нет, разобьюсь вместе с Видаром. Будь оно все проклято.