Наш имперский паропанк-3

Страшный удар, который должен был раздробить ребра, так, чтоб их осколки вошли в легкие, ожег плечо резкой болью. Ивлева швырнуло вниз, падая, он извернулся, стараясь превратить падение в перекат. Едва вскочив, он тут же отпрыгнул в сторону, молясь, чтобы не налететь на стол или какой-нибудь аппарат.
Но нового удара не последовало. Чей-то размытый силуэт бесшумно мелькнул перед ним и канул в полутьме коридора.
Баюкая отбитую руку, дознватель подкрался к двери. Выглянул в коридор — никого.
Владимир привалился к косяку. Он тяжело дышал, стараясь унять бешено стучащее сердце. Только что его чуть не убили. Пока он изображал Шерлока Холмса, в соседней комнате прятался некто, чье присутствие он даже не почувствовал. Уцелеть удалось лишь чудом.
Гнаться за нападавшим было бессмысленно — он мог побежать как направо, так и налево, затаиться за мебелью в холле возле лифтов или просто спуститься по фермам лифта ярусом ниже и исчезнуть в путанице коридоров и аудиторий.
Оставалось одно: узнать, что же такое он искал в соседней комнате, почему столько времени провел тут, приводя в порядок кабинет? Что же такое ценное не удалось найти среди похищенного?
На этот раз Владимир шел через кабинет уже не скрываясь. Рука болела все сильнее, но он не обращал на это внимания, охваченный охотничьим азартом. Ивлев снова открыл дальнюю дверь, и, шипя от боли, нашарил в кармане плаща спички. Не выпуская из другой руки револьвера, прихватил пальцами коробок, зажег огонь.
Вторая комната была куда меньше первой и, видимо, использовалась профессором в качестве личного рабочего кабинета. Увидев на столе толстую стеариновую свечу в массивном подсвечнике, дознаватель зажег ее и осмотрелся. Тут же была и электрическая лампа под зеленым абажуром, но ее Владимир включать не стал.
Как он и ожидал, ящики стола оказались выдвинуты, а бумаги в них явно в спешке просматривали.
Осмотру кабинета Ивлев посвятил еще несколько минут, затем вышел в коридор и направился к кабинету дежурного, о котором говорил служитель внизу.
И вновь он остановился перед приоткрытой дверью.
На этот раз на ковровую дорожку перед нею ложился желтый клин электрического света, но было непохоже, что хоть кто-то есть на этаже — даже злоумышленник. Дознаватель втянул носом воздух, и, прошипев сквозь зубы что-то невнятное, рывком открыл дверь.
По полу расплывалась темная маслянистая лужа, а из-за стола торчала нога в стоптанном башмаке.
Обойдя по широкой дуге лужу, Ивлев склонился над телом. Грузный мужчина в потертом мундире Академии лежал навзничь, устремив остекленевший взгляд в потолок.
Осмотрев располосованное одним точным ударом горло дежурного, Владимир тяжело вздохнул, пробормотал: «М-да, вот и тихая старость!» — и поднялся на ноги.
Старик, наверняка, и не услышал бы ничего, значит, убили его не затем, чтоб не поднял тревоги. Допрашивали? Что хотели узнать?
Уносила ли что-нибудь полиция или профессор, — ответил сам себе дознаватель. Не узнали ничего нового и стали обшаривать кабинеты в надежде найти этот предмет… Или предметы.
Тогда можно было объяснить и страсть похитителей к уборке. Заметали следы. Чтобы не было понятно, что именно и где искали.
Дознаватель беседовал сам с собою, направляясь по коридору к лифтам, спускаясь вниз, идя через вестибюль. Он восстанавливал в памяти малейшие детали увиденного, старался вернуться к своим ощущениям и переживаниям в момент удара, снова ловил краем глаза очертания убегающей тени.
Ивлев даже не сразу понял, что вестибюль уже опустел и служитель укоризненно смотрит на него, держа в руке большущую исходящую паром кружку.
— А знаете, милейший, — наклонившись к окошку сказал дознаватель, — вызывайте-ка вы охрану, да посылайте кого-нибудь за полицией. Убийство у вас.

***
Лика смешно наморщила нос, приоткрыла один глаз и тут же зажмурилась.

Утро выдалось великолепное. Комнату заливал яркий солнечный свет, в окне плыло высокое голубое небо, и, как в детстве, загадочно скрипел под чьими-то ногами снег за окном — в те дни Лика верила, что это Морозко ходит по дворам, и шептала: «Тепло мне, тепло, всегда тепло».

Отбросив одеяло, девушка потянулась всем телом, проверила, что дверь в комнату заперта, скинув ночную рубашку, проделала несколько упражнений, наслаждаясь тем, как послушно и гибко ее тело С пустя несколько минут, умытая, причесанная, одетая в заботливо вычищенную доброй кухаркой одежду она сбежала по лестнице на первый этаж, где ее уже ждал хозяин усадьбы.

— Вижу, выспалась? — улыбнулся он и по-отцовски поцеловал девушку в висок.
— Еще как, — сконфузилась Лика, она не привыкла спать так долго. Правда, крестный сам не был ранней пташкой и любил работать по ночам. Но время завтрака уже прошло. Аппетит же, как нарочно, разыгрался — вечернего сладкого пирога с вареньем было недостаточно.
— Пойдем-ка прогуляемся до флигеля, — сказал Зуров, — я тебя кое с кем познакомлю. И, — предупредил он рвущийся с губ крестницы вопрос, — я распорядился подать туда второй завтрак… Про первый я, честно говоря, и сам забыл.
Набросив на плечи полушубок, Лика поспешила за Александром Вениаминовичем, уже открывавшим дверь. Синее небо над головой было чистым и гулким, словно свод огромного храма, жизнь казалась чудесным авантюрным романом, каждая секунда была весомой, настоящей, драгоценной.
К флигелю вела тропинка — хорошо утоптанная и уже расчищенная после вчерашней метели. По обеим ее сторонам тянулись очень высокие сугробы, превратившие тропу в настоящий снежный коридор. Лика подумала, что если бы кто-то решил устроить слежку и высматривал бы ихс дороги, или с опушки леса, эти крепостные стены надежно укрыли бы ее и крестного от любопытных глаз.
Александр Вениаминович поднялся на крыльцо маленького, построенного в английском стиле, домика первым, но пропустил Лику вперед, и она, переступив порог, встретилась взглядом с высокой молодой женщиной.
Когда крестный пообещал «я тебя кое с кем познакомлю», Лика не придала этим словам большого значения. И вдруг поняла, что ждала встречи с таинственным Ивлевым. Она растерялась, но незнакомка уже заговорила первая:
— Доброе утро, — сказала она, поднимаясь навстречу Лике, — Вы, наверное, Елизавета Петровна Смагина. Рада познакомиться.
Женщина протянула руку. Лика сжала тонкие сильные пальцы, отметив, что на них нет колец. Браслетов и других украшений — кроме крохотных, почти незаметных сережек, незнакомка тоже не носила, одета она была в неброский, но дорогой, дорожный костюм. Лика могла бы поручиться, что вчера вечером в усадьбе этой дамы не было.
— Татьяна Береснева, — представилась тем временем женщина, не дожидаясь, когда их представит друг другу Зуров. Такое небрежение этикетом девушке неожиданно понравилось и она ответила, что тоже рада.
— Вот и познакомились, — улыбнулся хозяин усадьбы. Татьяна Владимировна, — продолжил он, обращаясь к Лике, лучшая моя сотрудница. Я вызвал ее немедленно…
— И мне пришлось добираться весьма экзотическим способом и приземляться ночью на поле рядом с этим милой обителью сельского отшельника.
— Капитану рейсового дирижабля объяснили, что он ничего не видел? — поднял бровь Зуров.
Татьяна кивнула и он продолжил:
— Татяна Владимировна сыграет роль дальней родственницы твоего отца, — обратился Зуров к Лике. — А тебя я очень прошу помочь.
— Что я должна делать?
— То что понадобится, — пожал плечами Александр Вениаминович, — прежде всего, принять участие в судьбе молодой девушки из провинции, которую вам с Петром Алексеевичем придется сопровождать и брать с собой… повсюду.
— Нам придется всюду сопровождать мою кузину, — повторила Лика, — Папе грозит настолько серьезная опасность?
Она храбрилась, но тревожные нотки в ее голосе все же прозвучали. Зуров поднял руку:
— Не думаю что опасность угрожает его жизни. Петр слишком ценен. Но — ты же видишь, — кому-то он слишком интересен. Татьяна Владимировна постарается узнать, кому.
— Хорошо, спрашивайте, — решительно кивнула Лика, усаживаясь за стол.
Впрочем, расспросы начались не сразу, поскольку сначала все отдали должное легкому, но сытному завтраку.
Татьяна расспрашивала Лику больше двух часов. Наконец, когда она стала спрашивать о последней экспедиции профессора, Лика замотала головой:
— А вот об этом пусть папа говорит сам. Он объяснит куда лучше.
— Лика права, — согласился с ней Зуров, вставая. — Лика, пожалуйста, распорядись насчет обеда в усадьбе, а мы с Татьяной Владимировной подойдем чуть позже.
— Ладно, я понимаю, — вздохнула девушка, — шпионские секретные разговоры. Приходите, когда закончите.
Было, конечно, обидно, но Лика понимала, что есть вещи, которые дядя Саша не будет при ней обсуждать с этой высокой красивой женщиной. Татьяна ей понравилась. «Красивая, — подумала Лика, — но не кричащей ломаной красотой светских салонов, которая … — девушка запнулась, подбирая слова, но, дойдя до крыльца, закончила фразу, которой мог бы гордиться любой сочинитель: — которая достигается кровавой помадой и кокаином, а естественной, неосознанной красотой человека, привыкшего… нет, лучше женщины, привыкшей к тому, что мужчины склоняются перед ней в поклоне, даже не осознавая, почему они это сделали!»
Лика фыркнула, подумав, что не только кокаина, но даже «кровавой помады» в руках не держала. Да и в салонах ей бывать не доводилось.
Но как ни говори, а Татьяна ей пришлась по душе. Она держалась спокойно, без высокомерия, с неподдельной доброжелательностью. Если уж придется жить в доме чужому человеку, пусть это будет она: женщина-разведчик! Не хуже летчицы, или знаменитой путешественницы. И пусть надежды услышать что-нибудь о приключениях Татьяны нет — секретность! — все равно с ней будет интересно.
— Барышня очень неглупа и наблюдательна, — Татьяна смотрела в окно, как Лика быстрым шагом идет к усадьбе, — к тому же явно любит отца и готова его защитить как может.
Зуров закурил тонкую папиросу и подумал: Лика удивительно не похожа на девушек его юности. Те либо вели сонную жизнь, не уходя далеко от дома: рукодельничали, гадали на женихов, читали календарь, даже не прикасаясь к газетам, или нашумевшим романам, учились экономить и ждали… Нет, не принца из сказки — солидного, приличного, как говорили маменьки, человека, который взял бы их в дом. Или же стригли волосы, курили при мужчинах и добивались права учиться — а если не получалось, шли в бомбистки. Уютная старина, которую так любят в журнале «Нива», была, честно говоря, душной, как комнатки помещичьих усадеб, что никогда не проветривали, лишь окуривали уксусом и ладаном.
Зато с неба можно было ожидать лишь грозы, да снега. А не кошмарных машин-убийц…
С Петей Смагиным они познакомились еще в приготовительном классе гимназии и незаметно, без громких клятв и обещаний крепко сдружились. С тех пор судьба то разбрасывала их в разные стороны, то сводила вновь, но так сложилось, что ближе людей у него не было. Александр Вениаминович вспоминал, как светился от счастья Петр, когда юная Анна Веснина согласилась стать его женой. Как он – счастливый счастьем друга и пьяный до стеклянного звона лез по стене дома к окну квартиры Петра, когда обнаружилось, что попасть внутрь нет никакой возможности – все двери заперты, а ключи Петр потерял. Лез и слышал, как ойкает внизу Анна, вжимаясь в плечо мужа.
И если б все воспоминания были так теплы!
… Помнил он в мельчайших подробностях и другой день. Казаки-пластуны юркими змеями скользили в траве, подбираясь к застывшей среди вековых елей громаде инопланетного корабля — темной, молчаливой, зловещей. Над поляной плыл едкий пороховой дым, смешанный с запахом перегретого пара. Шипели капли редкого дождя, оседавшие на раскаленной стали многоствольных пушек, все еще нацеленных на корабль.
И нестерпимо громко зудел над ухом комар.
Потом они, с трудом сдерживаясь, чтобы не вздрагивать от каждого шороха, пробирались по темным коридорам межзвездного корабля, пригибаясь, чтобы обойти развороченные взрывами переборки и прикрывая платками и башлыками носы и рты, чтобы не задохнуться от невыносимо густого запаха, напоминавшего усиленный до невозможности аромат лилий, смешанный со смрадом протухшего мяса.
А потом позади раздался зычный голос и вперед пронесся целеустремленный, не замечающий опасности, увлеченный лишь возможностью приоткрыть завесу очередной тайны доцент Cабуров, прикомандированный к ним от Комиссии по Науке Генерального Штаба.
А дальше – судьба закрутила, на время развела, хотя они и продолжали с Петром регулярно обмениваться письмами. Из письма он узнал и о рождении у Петра и Анны дочери, и о трагической безвременной кончине Анны.
Он бросил все и приехал к Петру…