Почти Steampunk Story (шестая глава)

Глава 6. РУФУС ТРАЙФЛ: ДАЖЕ ИМЯ ТВОЕ ПРОТИВ ТЕБЯ (начало)

Он появился на свет огненно-рыжим, и это определило его судьбу с первой минуты жизни.
Повитуха, покинувшая роженицу слишком быстро, попыталась безмолвно бочком проскользнуть мимо обеспокоенного отца и даже не взять полагающихся ей за труды денег, от чего тот обеспокоился еще больше. По всему было видно, что ей не хочется связываться со столь выдающейся персоной.
Муж и впрямь был беспримерным. Великанский рост не позволял бедняге с комфортом разместиться даже в собственном доме. Он был столь велик, что все, окружавшее его, представлялось наблюдателям ничтожно малым: огромный шифоньер с резными дверцами мгновенно становился шкафчиком для кукольного домика, высокие трехстворчатые окна превращались в слуховые окошки или люкарны, а взрослые люди ощущали себя малыми детьми. Обескураживающее впечатление производило и его лицо: тяжелая угловатая челюсть контрастировала с миндалевидными печальными глазами, а высокий лоб с выпуклыми надбровными дугами вступал в противоречие с маленьким аккуратным носиком. Одним словом, оно было как будто собрано из имеющихся в наличии деталей, что уж случились на складе… Его облик был непонятен и от этого страшен.
Внешние проявления его характера отличались теми же странностями. Он был неприветлив с людьми и почти не разговаривал даже с собственной женой, но со вкусом приборматывал что-то себе под нос, находясь в компании механизмов, которые мастерил самозабвенно и в огромном количестве.
Так что совершенно ясно, почему бедная повитуха поспешила сбежать без объяснений.
Взволнованным он ворвался в комнату матери своего ребенка, предполагая худшее, и увидел малыша, плохо завернутого в тряпицы. У ребенка не было ни лишних пальцев, ни хвоста, ни других очевидных физических изъянов, но он был рыжим, а стало быть, чужим.

***
В приюте, куда мальчика поместили после трагических событий, его назвали Руфусом*, в соответствии с мастью. Ребенок был хилый и болезненный, мало ел и плохо рос. Ни в силе, ни в крепости здоровья, ни в росте он не мог сравниться даже с детьми младшего возраста, что уж говорить о сверстниках: здесь сопоставление всегда было не в его пользу. Поэтому к 10 годам за Руфусом прочно закрепилось прозвище Трайфл**. Оно так к нему приросло, что стало считаться фамилией.
Руфус Трайфл был нелюдимым, неразговорчивым и не склонным к эмоциональным реакциям. Он за всем наблюдал отстраненно и хладнокровно, как бы со стороны; даже его собственные беды и неприятности случались как будто бы с кем-то другим.
И вот что странно, постепенно и незаметно для окружающих он полностью потерял, как будто израсходовал, свой яркий цвет. Волосы его постепенно приобрели серый мышиный оттенок, от чего кожа, в младенчестве фарфорово-прозрачная, стала землисто-серой, глаза погасли и уподобились грязной речной воде, в которой отражается низкое свинцовое небо.
Благодаря столь радикально изменившейся внешности Руфусу было нетрудно прятаться от людей, даже находившихся с ним в одном помещении. Однако он предпочитал проводить свою жизнь в одиночестве и отдалении. Его стихией были чердаки и подвалы. И подвалы с недавних пор стали ему намного интереснее. Дело в том, что именно там размещались отопительные котлы, угольные топки, металлические многочленные рычаги и прочая машинерия.
Если бы гигант с печальными миндалевидными глазами познакомился с Руфусом через 10 лет после появления того на свет, он вряд ли бы усомнился в собственном отцовстве. Конечно, мальчик не унаследовал его выдающихся внешних данных, но его бесцветный, невзрачный, какой-то серый вид позволял ему мимикрировать и имитировать сходство с кем угодно. Интерес же Руфуса к механизмам и технике примирил бы отца-великана с невысоким ростом и тщедушностью сына.
К слову, недоразвитость Руфуса проявлялась только физически, умственно же он был, пожалуй, одаренным, если не сказать талантливым. Однако об этом до определенного момента никто не догадывался. Воспитатели в приюте считали его умственно отсталым, обучением его не занимались и в класс насильно не загоняли. В этом смысле Руфусу повезло: его никогда не били по рукам линейкой за кляксы в тетради, не заставляли читать нравоучительные истории, не запугивали страшными наказаниями, уготованными ленивым детям, не лишали дрянного ужина за неправильно выученные молитвы, не ставили в угол коленками на сухой горох за невыполненное задание. Пока другие протирали портки за грубо сколоченными столами в плохо отапливаемых классах, Руфус был предоставлен самому себе и пользовался этим в своих интересах.

***
Взрыв прогремел на рассвете. Он был такой силы, что во всем квартале рядом с приютом не осталось ни одного целого окна, соседние дома лишились крыш, а деревья — ветвей и листьев. Малочисленные очевидцы, оказавшиеся на улице в этот ранний час, рассказывали, как с неба падали оглушенные птицы: ими была усеяна вся мостовая. Черно-багровое пламя в считанные секунды охватило здание приюта, оно вырывалось одновременно изо всех проемов, окон и щелей. Едким черным дымом заволокло все окрестные улицы и переулки, а из тупиков и закоулков его смогла выгнать только гроза с ураганным ветром, случившаяся через два дня после пожара. Даже если бы нашлись доброхоты, пожелавшие спасать людей и имущество, они не смогли бы приблизиться к приюту из-за невыносимого жара и дыма. Дым выжигал глаза, ноздри, легкие. Свидетели бежали с места катастрофических событий прочь. Все. Кроме одного.
Его не пугал бушующий огонь, не тревожил треск рушащихся перекрытий, не беспокоил черный дым, не смущали мертвые птицы на мостовой. Склонив крупную для хилого немощного тельца голову набок, Руфус Трайфл со сдержанным интересом прислушивался к стихии пламени, ловил последние слабые крики горящих заживо и впервые в жизни улыбался. Пепел хлопьями падал на его мышиные жидкие волосы и укрывал его ледащую фигурку войлочным одеялом. В свете багрового пламени Руфус вновь казался огненно-рыжим, только этого никто не видел.

_____________________________________________________
*Руфус — rufous (англ.) — рыжий
**Трайфл — trifle (англ.) — мелочь, пустяк