Почти Steampunk Story (вторая часть. первая глава)
ЧАСТЬ II. Глава 1. ВЫШЕЛ ИЗ ПЛАМЕНИ
Самоходная повозка на резиновом ходу, мягко пружиня и покачиваясь, катилась по булыжной мостовой. Мальчик забился в угол каросерри* и старался смотреть только себе под ноги. Однако впервые в его жизни (ну, за исключением момента рождения) ему не удавалось сделаться незаметным и слиться со слегка потертой кожаной обивкой диванчика. Прохожие на улицах в недоумении оборачивались не столько на сам экипаж, сколько на его пассажиров. И лица их выражали комплекс сложных, но в основном, негативных чувств: сначала злого удивления, затем возмущения и, наконец, осуждения и презрения. Многие даже выглядели оскорбленными.
Дело в том, что все в паромобиле вели себя исключительно «неприлично», разве что «шофер» был на своем месте. Но рядом с ним на узком и жестком сидении, совершенно незащищенном от ветра, дождя, гари и пыли как со стороны подножки, так и спереди, примостилась истинная леди в роскошном атласном туалете глубокого синего, почти черного цвета с турнюром, кружевными манжетами и высоким кружевным воротом. Голову дамы украшала боннетка**, милый, чуть вздернутый носик — очки без стекол. В руках она держала сложенный шелковый зонтик. Всем было понятно, что наряд дамы не предназначен для езды в карете, даже в укрытом от непогоды кузове. И уж тем более, ни платью, ни самой этой даме из высшего общества нечего было делать на деревянной узкой лавке рядом с водителем парового экипажа. На неровной мостовой повозку нещадно трясло, но, надо отдать должное, осанка странной пассажирки оставалась безупречной. Она одинаково стоически сносила порывы холодного ветра, который бросал ей в лицо крупные дождевые капли, смешанные с сажей и грязью из-под передних колес, и осуждающие взгляды толпы, всем своим видом демонстрируя независимость и самоуверенность.
Еще большего негодования заслуживал мальчишка внутри крытого каросерри. Расположившись на мягком сидении кузова, этот невзрачный и грязный оборванец лет десяти изо всех сил пытался спрятаться от любопытных глаз. Черт его лица было не различить из-за черной грязи и копоти, бесцветные слипшиеся волосы и курточку из грубой ткани покрывали какие-то серые пятна и хлопья пепла. Взгляд изподлобья не предвещал ничего хорошего. Словом, иных чувств, кроме отвращения и праведного гнева, мальчишка вызвать не мог.
Самоходный экипаж вывернул со стороны бедных кварталов северо-западной части города, проследовал по главной улице, пересек центральную площадь, затем свернул в один из самых фешенебельных районов и ненадолго остановился около огромного, старого, окруженного аккуратным классическим садиком дома. Из дверей особняка прытко выскочил лакей в бархатной ливрее, пробежал по гравийной дорожке, широко распахнул тяжелые кованные створки ворот, и «неприличная» повозка покатила к парадному крыльцу.
***
Руфуса обнаружили на пепелище приюта несколькими часами ранее. Он бесцельно бродил по еще дымящимся руинам, взбирался на обрушившуюся кирпичную кладку, подолгу замирая на одном месте и прислушиваясь. Кто и каким образом узнал в нем воспитанника данного заведения и известил об этом попечительский совет, навсегда осталось неизвестным. Однако еще раз перед полным забвением место чудовищной трагедии оживилось и наполнилось человеческими голосами. К разрушенному зданию сначала проследовала группа полисменов, затем подъехала пара экипажей, и, наконец, подкатила паровая повозка, из которой на усыпанную седыми прогоревшими головешками и мертвыми птицами мостовую вышла сама леди Мэделин.
— Не было никакой надобности приезжать сюда самолично. Это просто верх неприличия, — едва слышно ворчал себе под нос седовласый господин во фраке, брезгливо отпихивая носком ботинка заживо запеченую в этом адском пламени ворону и направлясь к только что прибывшей руководительнице попечительского совета.
И уже громко, обращаясь к ней, произнес:
— Помилуйте, миледи, зачем же Вы сами?.. Мы бы и без Вас…
— Из уваженья к огню, — коротко бросила леди Мэделин, проигнорировав услужливо поданную ей руку.
«Как же?! Без меня?! Без меня вон что у вас вышло!» — она с трудом сдерживала гнев.
— И где же он?! — обратилась она к старшему по званию полицейскому. — Вы, конечно, уже оказали помощь несчастному ребенку?
— Никак нет, миледи! — испуганно глядя на нее, отрапортовал тот. — Не дается в руки! Такой юркий оборванец попался. Но и не уходит: отбежит подальше от нас и все что-то выискивает под кирпичами… Да вон он, видите?
Леди Мэделин вгляделась в подернутое дымной вуалью пепелище. Тщедушная фигурка мальчонки казалась бестелесным миражом, невесомым призраком, скользящим над руинами. Оставалось только вслушаться и уловить в воздухе позвякивание цепей и горестный плач по погребенным заживо под горелыми кирпичами и обугленными перекрытиями. Она решительно тряхнула темными тяжелыми кудрями, отгоняя видение, и уверенно направилась к мальчишке.
— О, Господь всемогущий… — прошептал, возносся глаза к суровому небу, седовласый господин и покорно побрел следом за неугомонной дамой. Впрочем, далеко они не продвинулись. Кирпич крошился под ногами, железные прутья кованных оконных решеток цеплялись за кружевной подол нижней юбки, а на вид крепкие обломки перекрытий на деле рассыпались в прах, стоило только прикоснуться к ним носком ботинка. Эти препятствия затормозили даже самоуверенную и отчаянную леди Мэделин. Остановившись перед очередной преградой, она с досадой топнула ножкой.
— Эй, малыш! — крикнула она Руфусу. — Не бойся! Иди сюда! У меня есть самые вкусные на свете пирожные…
«Что за чушь я несу?! Он даже не знает, что это такое, пирожные! Глупая гусыня! — рассерженно подумала она.
И обернувшись к полицейским, закричала вопросительно:
— Эй, вы?! Что едят ваши дети? Что вообще любят дети в таком возрасте?
Полисмены переглянулись в недоумении:
— Кашу? — спросил один.
— Ну, похлебку… — неуверенно пробормотал другой.
— Пирог с почками, — радостно воскликнул самый молоденький.
Леди Мэделин скорчила недовольную гримаску и отвернулась: „Кашу, похлебку, пирог… Какая чушь!“
***
Подозвать мальчика не удалось. Он не реагировал на крики и обещания, ругань полицейских и вкрадчивую речь богатой дамы. Он вообще не реагировал. Промучившись битый час, леди Мэделин решительно направилась к своему экипажу:
— Эй, Джон! Заводи машину! — крикнула она шоферу.
И обернувшись к пожилому джентльмену спокойно сказала:
— Я привезу все то, что мы ему наобещали. Может быть, тогда он поверит, что мы его не обманываем, и хотим ему только добра. Вы, сэр, останетесь пока здесь. Надеюсь, он не захочет убежать совсем. Отвечаете за малыша! Я верю, что он пережил этот страшный пожар не просто так. Его ждет великое будущее! Ведь он вышел из пламени. Мы спасем его, даже если он этого и не хочет.
— А что делать нам, миледи? — робко спросил старший полицейский.
— Как что?! Охранять мальчика, конечно, — воскликнула леди.
Пришлось подробно проинструктировать сначала седовласого помощника, затем полисменов. Вся эта группа внезапно получивших особые полномочия людей полностью отвлеклась от происходящего вокруг и сосредоточенно внимала словам удивительной дамы. Леди Мэделин умела вдохновлять на подвиги и внушать веру в собственные силы.
Когда она, наконец, подошла к своему паромобилю, водитель, заговорщически прищурившись, прошептал:
— Правильно ли я поступил, миледи, что голодранца этого в кузове закрыл? — и не заметив негодования на лице своей госпожи, продолжил с гордостью. — Машина ему, видать, понравилась! Чуть голову в топку не сунул, маленький прохвост. А я его хвать!
И заулыбался во весь рот, предвкушая похвалу хозяйки за находчивость и смекалку.
* Каросерри — (франц., устар.) — название кузовов первых автомобилей, изготавливаемых в каретных мастерских.
** Боннетка — тип шляпки.
Самоходная повозка на резиновом ходу, мягко пружиня и покачиваясь, катилась по булыжной мостовой. Мальчик забился в угол каросерри* и старался смотреть только себе под ноги. Однако впервые в его жизни (ну, за исключением момента рождения) ему не удавалось сделаться незаметным и слиться со слегка потертой кожаной обивкой диванчика. Прохожие на улицах в недоумении оборачивались не столько на сам экипаж, сколько на его пассажиров. И лица их выражали комплекс сложных, но в основном, негативных чувств: сначала злого удивления, затем возмущения и, наконец, осуждения и презрения. Многие даже выглядели оскорбленными.
Дело в том, что все в паромобиле вели себя исключительно «неприлично», разве что «шофер» был на своем месте. Но рядом с ним на узком и жестком сидении, совершенно незащищенном от ветра, дождя, гари и пыли как со стороны подножки, так и спереди, примостилась истинная леди в роскошном атласном туалете глубокого синего, почти черного цвета с турнюром, кружевными манжетами и высоким кружевным воротом. Голову дамы украшала боннетка**, милый, чуть вздернутый носик — очки без стекол. В руках она держала сложенный шелковый зонтик. Всем было понятно, что наряд дамы не предназначен для езды в карете, даже в укрытом от непогоды кузове. И уж тем более, ни платью, ни самой этой даме из высшего общества нечего было делать на деревянной узкой лавке рядом с водителем парового экипажа. На неровной мостовой повозку нещадно трясло, но, надо отдать должное, осанка странной пассажирки оставалась безупречной. Она одинаково стоически сносила порывы холодного ветра, который бросал ей в лицо крупные дождевые капли, смешанные с сажей и грязью из-под передних колес, и осуждающие взгляды толпы, всем своим видом демонстрируя независимость и самоуверенность.
Еще большего негодования заслуживал мальчишка внутри крытого каросерри. Расположившись на мягком сидении кузова, этот невзрачный и грязный оборванец лет десяти изо всех сил пытался спрятаться от любопытных глаз. Черт его лица было не различить из-за черной грязи и копоти, бесцветные слипшиеся волосы и курточку из грубой ткани покрывали какие-то серые пятна и хлопья пепла. Взгляд изподлобья не предвещал ничего хорошего. Словом, иных чувств, кроме отвращения и праведного гнева, мальчишка вызвать не мог.
Самоходный экипаж вывернул со стороны бедных кварталов северо-западной части города, проследовал по главной улице, пересек центральную площадь, затем свернул в один из самых фешенебельных районов и ненадолго остановился около огромного, старого, окруженного аккуратным классическим садиком дома. Из дверей особняка прытко выскочил лакей в бархатной ливрее, пробежал по гравийной дорожке, широко распахнул тяжелые кованные створки ворот, и «неприличная» повозка покатила к парадному крыльцу.
***
Руфуса обнаружили на пепелище приюта несколькими часами ранее. Он бесцельно бродил по еще дымящимся руинам, взбирался на обрушившуюся кирпичную кладку, подолгу замирая на одном месте и прислушиваясь. Кто и каким образом узнал в нем воспитанника данного заведения и известил об этом попечительский совет, навсегда осталось неизвестным. Однако еще раз перед полным забвением место чудовищной трагедии оживилось и наполнилось человеческими голосами. К разрушенному зданию сначала проследовала группа полисменов, затем подъехала пара экипажей, и, наконец, подкатила паровая повозка, из которой на усыпанную седыми прогоревшими головешками и мертвыми птицами мостовую вышла сама леди Мэделин.
— Не было никакой надобности приезжать сюда самолично. Это просто верх неприличия, — едва слышно ворчал себе под нос седовласый господин во фраке, брезгливо отпихивая носком ботинка заживо запеченую в этом адском пламени ворону и направлясь к только что прибывшей руководительнице попечительского совета.
И уже громко, обращаясь к ней, произнес:
— Помилуйте, миледи, зачем же Вы сами?.. Мы бы и без Вас…
— Из уваженья к огню, — коротко бросила леди Мэделин, проигнорировав услужливо поданную ей руку.
«Как же?! Без меня?! Без меня вон что у вас вышло!» — она с трудом сдерживала гнев.
— И где же он?! — обратилась она к старшему по званию полицейскому. — Вы, конечно, уже оказали помощь несчастному ребенку?
— Никак нет, миледи! — испуганно глядя на нее, отрапортовал тот. — Не дается в руки! Такой юркий оборванец попался. Но и не уходит: отбежит подальше от нас и все что-то выискивает под кирпичами… Да вон он, видите?
Леди Мэделин вгляделась в подернутое дымной вуалью пепелище. Тщедушная фигурка мальчонки казалась бестелесным миражом, невесомым призраком, скользящим над руинами. Оставалось только вслушаться и уловить в воздухе позвякивание цепей и горестный плач по погребенным заживо под горелыми кирпичами и обугленными перекрытиями. Она решительно тряхнула темными тяжелыми кудрями, отгоняя видение, и уверенно направилась к мальчишке.
— О, Господь всемогущий… — прошептал, возносся глаза к суровому небу, седовласый господин и покорно побрел следом за неугомонной дамой. Впрочем, далеко они не продвинулись. Кирпич крошился под ногами, железные прутья кованных оконных решеток цеплялись за кружевной подол нижней юбки, а на вид крепкие обломки перекрытий на деле рассыпались в прах, стоило только прикоснуться к ним носком ботинка. Эти препятствия затормозили даже самоуверенную и отчаянную леди Мэделин. Остановившись перед очередной преградой, она с досадой топнула ножкой.
— Эй, малыш! — крикнула она Руфусу. — Не бойся! Иди сюда! У меня есть самые вкусные на свете пирожные…
«Что за чушь я несу?! Он даже не знает, что это такое, пирожные! Глупая гусыня! — рассерженно подумала она.
И обернувшись к полицейским, закричала вопросительно:
— Эй, вы?! Что едят ваши дети? Что вообще любят дети в таком возрасте?
Полисмены переглянулись в недоумении:
— Кашу? — спросил один.
— Ну, похлебку… — неуверенно пробормотал другой.
— Пирог с почками, — радостно воскликнул самый молоденький.
Леди Мэделин скорчила недовольную гримаску и отвернулась: „Кашу, похлебку, пирог… Какая чушь!“
***
Подозвать мальчика не удалось. Он не реагировал на крики и обещания, ругань полицейских и вкрадчивую речь богатой дамы. Он вообще не реагировал. Промучившись битый час, леди Мэделин решительно направилась к своему экипажу:
— Эй, Джон! Заводи машину! — крикнула она шоферу.
И обернувшись к пожилому джентльмену спокойно сказала:
— Я привезу все то, что мы ему наобещали. Может быть, тогда он поверит, что мы его не обманываем, и хотим ему только добра. Вы, сэр, останетесь пока здесь. Надеюсь, он не захочет убежать совсем. Отвечаете за малыша! Я верю, что он пережил этот страшный пожар не просто так. Его ждет великое будущее! Ведь он вышел из пламени. Мы спасем его, даже если он этого и не хочет.
— А что делать нам, миледи? — робко спросил старший полицейский.
— Как что?! Охранять мальчика, конечно, — воскликнула леди.
Пришлось подробно проинструктировать сначала седовласого помощника, затем полисменов. Вся эта группа внезапно получивших особые полномочия людей полностью отвлеклась от происходящего вокруг и сосредоточенно внимала словам удивительной дамы. Леди Мэделин умела вдохновлять на подвиги и внушать веру в собственные силы.
Когда она, наконец, подошла к своему паромобилю, водитель, заговорщически прищурившись, прошептал:
— Правильно ли я поступил, миледи, что голодранца этого в кузове закрыл? — и не заметив негодования на лице своей госпожи, продолжил с гордостью. — Машина ему, видать, понравилась! Чуть голову в топку не сунул, маленький прохвост. А я его хвать!
И заулыбался во весь рот, предвкушая похвалу хозяйки за находчивость и смекалку.
* Каросерри — (франц., устар.) — название кузовов первых автомобилей, изготавливаемых в каретных мастерских.
** Боннетка — тип шляпки.
8 комментариев
+