Проект "Тарантул". Часть 1. Глава 4 (2).
… Водитель смущённо посмотрел на Кирилла. Затем отвёл от себя один из рычагов и, зафиксировав его, встал из кресла, направившись в корпус.
— Пойдёмте сюда.
— Но постойте! А как же управление?
— Он сам управляется, — объяснил Зимин. — Вы что же, инструкцию до конца не дочитали? Елисей Михайлович назвал это автоходом. Танк продолжает идти сам, но только по прямой. Впереди дорога идёт ровно, так что у нас есть пять минут. Идёмте, — снова позвал он.
— Может, пара последних листков выпала из инструкции? — тихо произнёс Кирилл себе под нос.
В узком проходе они остановились возле механизма ходовой части, которая собственно отвечала за раздвигание ног и их управлением. Подняв кожух, Зимин продемонстрировал другу начинку, состоящую из множества зубчатых шестерёнок и поршней. Между парой особенно крупных шестерёнок был натянут обычный ремень, благодаря которому вращение одной шестерни передавалось другой.
— Это… это что такое? Елисей Михайлович халтурой занялся?
— Нет, не он. Это мой ремень, — признался Зимин. — Вместо него здесь должна была находиться плоская цепь с отверстиями для зубчиков, соединявшая оба этих колёсика. Когда я на полигоне поднялся в воздух, то танк вдруг отказался двигаться вперёд. Я заметил, что кожух закрыт неаккуратно, один уголок отстал от корпуса. А вы ведь знаете, как я трепетно отношусь к «Тарантулу». Я заподозрил неладное, и открыл кожух. Я увидел, что цепь попросту отсутствует.
— То есть, её кто-то украл?
— Сломал и выкинул, я подозреваю. Кирилл Петрович. Помните, вы говорили, что этому танку хочет навредить какой-то диверсант? Мне кажется, это сделал он.
Кирилл задумался. Сомнений быть не могло, кто-то очень сильно не хотел, чтобы «Тарантул» успешно показал себя в военном походе.
— Обнаружив поломку, я поспешил исправить ситуацию. Я взял свой ремень и застегнул его в кольцо, натянув на обе шестерни. Как видите, пока танк не давал сбоев.
— Не давал, но нам надо что-то сделать, — решил Кирилл Петрович. — Найти что-нибудь более подходящее.
Вечером, во время стоянки, Кирилл сел на коня и галопом помчался обратно в Мангышлак, где оставался кузнец из местных, которого пришлось поднимать с постели. Коротко объяснив мужику, что от него требуется, Кирилл дал ему длину цепи и количество звеньев.
— Обещаю большие деньги.
— Сколько?
— Рубль золотой.
Видимо, кузнец не видел других денег, кроме местных, поэтому тут же потребовал:
— Покажи.
Кирилл Петрович вынул из-за пазухи золотую монету и дал попробовать на зуб мужику. Тот, удовлетворившись, спрятал монету и скрылся внутри кузницы. Почти тут же он вышел наружу, держа в руках закольцованную металлическую цепь.
— Это… откуда это у вас?! — Изумлению Кирилла не было предела. — Ведь это наша деталь!
— Вон там. Там лежала, — кузнец, ломая русский язык, попытался объяснить. — За домами, в степи. Думал, что за чудо? Потом утром хотел переплавить. А оно вон как, чудовина эта золото мне принесла.
Кирилл рассмеялся. Всё стало понятным. Незадачливый злодей попросту снял цепь с шестерёнок, а куда деть — не знал. Не с собою же её таскать. Найдут, тут же схватят и к суду полевому представят за порчу казённого имущества. А сломать, видимо, силёнок не хватило. Вот он и выкинул цепь, забросив подальше в степь. Мог бы и закопать, так земля промёрзлая.
— Золото за работу, — напомнил кузнец, шутливо погрозив пальцем и скрывшись в кузнице.
Всё верно. Кирилл попросил его сделать цепь — он и дал ему цепь. Не отбирать же рубль? Всё по-честному.
Сев на коня, он понёсся в обратный путь, и только к четырём утра прибыл на остановку отряда. Он успел прикорнуть с часок, когда с первыми лучами солнца солдаты дали сигнал в горны, поднимая собратьев.
— Да ведь это и есть деталь «Тарантула»! Откуда?
Кирилл, помогая Зимину приставить цепь к месту, объяснил ему, как эту деталь нашёл кузнец, и как он её едва не переплавил на свои нужды. Когда полковник Ломакин отдал приказ выдвигаться, танк уже встал на ноги.
Сбор палаток и тушение костров заняло менее получаса. Вскоре мангышлакский отряд, растянувшись на версту, отправился в путь.
Если бы в походе участвовал только «Тарантул», время в пути заняло бы от силы полторы-две недели. Но так как танк шёл вместе с двумя с половиной тысячами солдат, дорога затянулась. Миновал март. Пошла первая неделя апреля, а они едва только миновали половину пути.
Дорога сопровождалась природными испытаниями. Казалось, сами силы стихии решили прийти хану на помощь. Поначалу мороз не отпускал, заставляя пеших плотнее закутываться в шинели и прятать носы. Снежная вьюга старалась сбить отряд с пути. Казалось, только верблюды спокойно переносили эти холода. Кирилл вспоминал, как похожие морозы были и на его малой Родине, в Сибири.
— Это ещё не страшно. Конец зимы, можно и потерпеть, — рассказывал он Зимину в то время, когда они сидели в покачивающейся, словно на волнах, кабине. — А вы представьте подобные морозы и снега в начале декабря! И представьте себе, что подобное вас ждёт ближайшие три, а то и все четыре месяца.
Здесь, на высоте пятнадцати метров, они легко переносили холод. Жар, исходивший от котла в основном корпусе, был столь силён, что им даже приходилось открывать форточку в обзорном окне кабины, чтобы вдохнуть свежего, прохладного воздуха.
Страшные холода буквально за считаные дни сменились невыносимой жарой. В конце марта с юга подули тёплые ветра. Борясь с холодным воздухом с севера, они каждый день попадали в штормовые атаки. Ветер едва не срывал с солдат одежду. Дороги не было видно из-за туч пыли и снега. А уже в первых числах апреля южный ветер потеснил соперника. Место холодов заняла нестерпимая жара. Наметённый снег стал быстро таять. Перемешиваясь с песком, он превращался в непролазные потоки грязи, через которые с трудом проходили повозки с провиантом и углём. Грязь была столь густой, что порой даже танку приходилось выжимать из поршней больше положенных сил, чтобы поднять ступню. Во время одной из стоянок даже было выдвинуто предложение — с помощью «Тарантула» перевезти тяжёлые орудия и повозки дальше по пути, на более сухое и удобное место, пока солдаты дойдут своим ходом. Зимин отверг предложение, объяснив, что занятие это будет слишком энергозатратным для танка, и уголь в повозках закончится ещё до подхода к Хиве. А искать его здесь, в пустыне, станет ещё большей проблемой.
К середине апреля вода из пустыни, казалось, испарилась полностью. Остались только песчаные барханы, да кое-где ровная поверхность земли, покрытая вогнутыми кусками высохшей грязи, будто колоссальных размеров головоломка. Солдаты спрятали в заплечные мешки шинели, оставшись в гимнастёрках, да сапогах с шароварами.
— Может, взяли бы к себе ещё пару-тройку солдатиков? — предлагал Зимин ещё в самом начале похода. — Елисей Михайлович говорил, что расчёты позволяют…
— Не стоит. Как только одни отдохнут у нас, тут же найдутся с десяток других желающих, — объяснял Кирилл Петрович. — А потом и генералы подтянутся, которые будут отдыхать у нас не пару часов, а пару дней. Солдаты начнут на них злиться. А это в свою очередь будет подрывать доверие к вышестоящим. Право, не стоит.
Зимин соглашался с логичными доводами. Сидя в кабине «Тарантула», Кирилл Петрович вместе с водителем не испытывали и половины того, что приходилось на долю пеших воинов. Справедливости ради, стоило отметить, что Кирилл в свои молодые годы успел побродить по земле довольно много. И не каждый солдат согласился бы пережить всё то, что было в его жизни.
Изредка меняясь местами для короткого сна, они вдвоём сидели в кабине танка и наблюдали за тем, что происходит снаружи.
Вот на самом краешке горизонта, посреди одинаковых куч песка, возник таинственный бархан, издали похожий на пирамиду. У самого его подножия торчали кусты белого саксаула, гнущегося на ветру. Целая гора песка, под лучами солнца казавшегося золотым. Потоки ветра навеяли эту пирамиду за тысячи лет.
Медленно, шаг за шагом, их отряд поднимался по острому песчаному гребню. Песок с тихим шорохом сползает вниз по склону из-под ног солдат, а ветер заново поднимает его в воздух и швыряет прямо в глаза солдатам. Кто щурится, кто прикрывается ладонью. Кто поумнее — достают из заплечных сумок шарфы и обматывают ими голову, оставляя только небольшую щёлочку для глаз.
Во время ночных стоянок нередко их палатки засыпало песком почти полностью, так что поутру многие в прямом смысле откапывались, чтобы выйти наружу.
Больше всего людям хочется пить. Редкие колодцы, в которых он наполняли свои бурдюки, не спасали от жары. Пить хочется всегда. Стоило только прикрыть глаза, как они тут же представляли себе оазисы и бурные реки. Но как только глаза открывались, они видели действительность. В ушах снова свистит ветер, а на зубах скрипит песок. Ежеминутно сплёвывая слюну вперемежку с песком, они снова мечтали о Большой Воде.
Со своей высоты Кирилл видел, как некоторые не выдерживают. Кто-то падает с коней, а кто-то прямо посреди пешего строя валится с ног. Таких тотчас подхватывают и несут к ближайшей повозке.
— Воистину испытание, а не поход, — вздыхал Зимин, сидя вечером перед костром в кругу офицеров охраны. Те в ответ хмуро усмехались, мол: «Какое же для тебя это испытание? Сиди в своём танке и в ус не дуй! Нашёл себе местечко тёпленькое, так хоть не хвастайся перед сослуживцами. Вот уж кому действительно испытания достались»
И снова наступает утро. Снова они идут по пустыне, втаптывая свои тени в ненавистный и вездесущий песок. Танк оставлял за собой широкие, до метра глубиной, следы, в которые, стоило большой ступне подняться, тут же ссыпался с краёв песок. Следы пеших ветер заметал за пару часов. Со следами ходового танка он справлялся только на следующий день.
Помимо этого, рядом с их следами часто оказывались и следы туркменских всадников — небольшие банды местных жителей, которые, взяв в руки оружие, защищали свою землю. Но более другого это было похоже на тщетные попытки ограбления. Поначалу, будто приглядываясь издалека, из-за барханов, они опасались огромного «стального шайтана», идущего в хвосте отряда, но в следующие вылазки уже без страха обстреливали отстающих.
Скобелев вместе с другими офицерами, садясь на коней, успешно отражал эти атаки. И даже преследовал туркменов в пустыне, чем вызывал беспокойство генералов, у которых Михаил Дмитриевич был на хорошем счету.
Тем не менее, даже храбрость Скобелева, зачастую граничащая с безумием, не отваживала эти банды от нападений. Регулярно, каждую неделю обязательно находилась новая группа, желающая показать зубы солдатам императора. Несмотря на смертельную опасность, которая исходила от местных жителей, эти атаки помогали немного расшевелить солдат, уморённых жарой. Но и этого было мало. Уцелевшие грабители скрывались за барханами, и отряд снова оставался один, наедине с пустыней.
И снова пустыня. Слепящая. Испаряющая. Убивающая.
Глаза начинают обманывать человека. Раскалённое солнце режет глаза, заставляя щуриться и идти почти на ощупь. Но даже когда человек решается открыть их, разум играется с ним, давая мнимые обещания. Обманывая и потешаясь над слабовольными.
Жара начинает шутить со зрением воинов. Вот по пустыне начинает струиться знойное марево. Стволы саксаула, изредка встречающиеся в этой пустыне, дрожат и искривляются в мареве, словно отражённые в воде. Им кажется, будто вершины барханов неожиданно поднимаются в воздух, словно низко нависшие облака.
Пустыня ослепляет. Она старается выжить из себя человека, или попросту изничтожить его. Она хочет сказать, что ему тут не место. Жара и ветер стараются намекнуть, срывая одежду, лишая воды, бросая песок в лицо, заставляя обливаться потом, и до крови стирая обнажённую кожу. Но человек борется. Человек преодолевает себя и пересекает пустыню…
Только двенадцатого мая мангышлакский отряд полковника Ломакина, наконец, пересёк пустыню, устроив военный лагерь вблизи города Кунград. Песок был позади. Они снова стояли на твёрдой, иссушённой земле.
Аполлинария Вениаминовна сидела в одной из продовольственных повозок, за время похода успевших опустеть. Теперь она за ненадобностью стояла на окраине лагеря. Звенигородская, сидя на коленях, делала записи в свою книжицу, когда к ней постучались о деревянный борт.
— Среди всего этого хаоса и ужасов пустыни, только один человек не забывает о простой человеческой вежливости, — громко произнеся, улыбнулась журналистка. — Заходите, господин Барсуков.
Кирилл Петрович, откинув полог, запрыгнул в повозку.
— У вас есть, что рассказать мне?
— Пока ничего. Если верить донесениям, то вскоре к нам присоединится отряд генерала Верёвкина. Завтра или послезавтра. — Он оглядел женщину с ног до головы. — С вами всё в порядке?
— Со мной то да. А вот с остальными, — журналистка отложила записи и вздохнула. — Не таите, Кирилл Петрович. Сколько солдат умерло?
— От холода, а потом из-за жары… да ещё и атаки банд. — Он покачал головой. — Около сотни человек.
— Сотня человек, — повторила она за ним. — Целая сотня человек погибла в походе, даже не участвуя в бою.
— Обычные потери. Звучит эгоистично и цинично, но так оно и есть. Они знали, на что идут. Если вам интересно, мы также не досчитались полусотни верблюдов и столько же лошадей. А одно орудие застряло в грязи ещё в начале апреля, так что нам пришлось оставить его в пустыне. Но всё равно это мелочи по сравнению с людскими потерями.
— Мелочи, — кивнула Аполлинария. — Скажите, вы смогли вычислить диверсанта?
Кирилл не утаивал от неё происшествия с цепью «Тарантула», подробно рассказав об этом, и она клятвенно заверила друга, что ни словом не упомянет об этом в статье.
— Увы, нет. Я часто присоединяюсь к офицерам охраны вечерами у костра. Путилов постоянно достаёт свою флягу и распивает её понемногу между мужчинами. — Он усмехнулся. — Мы часто шутим над ним, мол, откуда у тебя такие безграничные запасы этого виски? Он смеётся. Говорит, места надо знать. Скорее всего, у него в заплечной сумке какая-нибудь ёмкость имеется. Чёрт его знает, для чего он это вообще делает? Старается таким образом сплотить нас?
— Всё может быть. Есть и такие люди.
— И все эти вечера я приглядываюсь к ним. Что они говорят. Что они делают. — Кирилл пальцем указал на её книжицу. — Я часто вспоминаю ваши записи, с которыми вы со мной поделились, и пытаюсь сопоставить с тем, что я вижу своими глазами.
— И пришли к каким-то выводам?
Продолжение следует…
— Пойдёмте сюда.
— Но постойте! А как же управление?
— Он сам управляется, — объяснил Зимин. — Вы что же, инструкцию до конца не дочитали? Елисей Михайлович назвал это автоходом. Танк продолжает идти сам, но только по прямой. Впереди дорога идёт ровно, так что у нас есть пять минут. Идёмте, — снова позвал он.
— Может, пара последних листков выпала из инструкции? — тихо произнёс Кирилл себе под нос.
В узком проходе они остановились возле механизма ходовой части, которая собственно отвечала за раздвигание ног и их управлением. Подняв кожух, Зимин продемонстрировал другу начинку, состоящую из множества зубчатых шестерёнок и поршней. Между парой особенно крупных шестерёнок был натянут обычный ремень, благодаря которому вращение одной шестерни передавалось другой.
— Это… это что такое? Елисей Михайлович халтурой занялся?
— Нет, не он. Это мой ремень, — признался Зимин. — Вместо него здесь должна была находиться плоская цепь с отверстиями для зубчиков, соединявшая оба этих колёсика. Когда я на полигоне поднялся в воздух, то танк вдруг отказался двигаться вперёд. Я заметил, что кожух закрыт неаккуратно, один уголок отстал от корпуса. А вы ведь знаете, как я трепетно отношусь к «Тарантулу». Я заподозрил неладное, и открыл кожух. Я увидел, что цепь попросту отсутствует.
— То есть, её кто-то украл?
— Сломал и выкинул, я подозреваю. Кирилл Петрович. Помните, вы говорили, что этому танку хочет навредить какой-то диверсант? Мне кажется, это сделал он.
Кирилл задумался. Сомнений быть не могло, кто-то очень сильно не хотел, чтобы «Тарантул» успешно показал себя в военном походе.
— Обнаружив поломку, я поспешил исправить ситуацию. Я взял свой ремень и застегнул его в кольцо, натянув на обе шестерни. Как видите, пока танк не давал сбоев.
— Не давал, но нам надо что-то сделать, — решил Кирилл Петрович. — Найти что-нибудь более подходящее.
Вечером, во время стоянки, Кирилл сел на коня и галопом помчался обратно в Мангышлак, где оставался кузнец из местных, которого пришлось поднимать с постели. Коротко объяснив мужику, что от него требуется, Кирилл дал ему длину цепи и количество звеньев.
— Обещаю большие деньги.
— Сколько?
— Рубль золотой.
Видимо, кузнец не видел других денег, кроме местных, поэтому тут же потребовал:
— Покажи.
Кирилл Петрович вынул из-за пазухи золотую монету и дал попробовать на зуб мужику. Тот, удовлетворившись, спрятал монету и скрылся внутри кузницы. Почти тут же он вышел наружу, держа в руках закольцованную металлическую цепь.
— Это… откуда это у вас?! — Изумлению Кирилла не было предела. — Ведь это наша деталь!
— Вон там. Там лежала, — кузнец, ломая русский язык, попытался объяснить. — За домами, в степи. Думал, что за чудо? Потом утром хотел переплавить. А оно вон как, чудовина эта золото мне принесла.
Кирилл рассмеялся. Всё стало понятным. Незадачливый злодей попросту снял цепь с шестерёнок, а куда деть — не знал. Не с собою же её таскать. Найдут, тут же схватят и к суду полевому представят за порчу казённого имущества. А сломать, видимо, силёнок не хватило. Вот он и выкинул цепь, забросив подальше в степь. Мог бы и закопать, так земля промёрзлая.
— Золото за работу, — напомнил кузнец, шутливо погрозив пальцем и скрывшись в кузнице.
Всё верно. Кирилл попросил его сделать цепь — он и дал ему цепь. Не отбирать же рубль? Всё по-честному.
Сев на коня, он понёсся в обратный путь, и только к четырём утра прибыл на остановку отряда. Он успел прикорнуть с часок, когда с первыми лучами солнца солдаты дали сигнал в горны, поднимая собратьев.
— Да ведь это и есть деталь «Тарантула»! Откуда?
Кирилл, помогая Зимину приставить цепь к месту, объяснил ему, как эту деталь нашёл кузнец, и как он её едва не переплавил на свои нужды. Когда полковник Ломакин отдал приказ выдвигаться, танк уже встал на ноги.
Сбор палаток и тушение костров заняло менее получаса. Вскоре мангышлакский отряд, растянувшись на версту, отправился в путь.
Если бы в походе участвовал только «Тарантул», время в пути заняло бы от силы полторы-две недели. Но так как танк шёл вместе с двумя с половиной тысячами солдат, дорога затянулась. Миновал март. Пошла первая неделя апреля, а они едва только миновали половину пути.
Дорога сопровождалась природными испытаниями. Казалось, сами силы стихии решили прийти хану на помощь. Поначалу мороз не отпускал, заставляя пеших плотнее закутываться в шинели и прятать носы. Снежная вьюга старалась сбить отряд с пути. Казалось, только верблюды спокойно переносили эти холода. Кирилл вспоминал, как похожие морозы были и на его малой Родине, в Сибири.
— Это ещё не страшно. Конец зимы, можно и потерпеть, — рассказывал он Зимину в то время, когда они сидели в покачивающейся, словно на волнах, кабине. — А вы представьте подобные морозы и снега в начале декабря! И представьте себе, что подобное вас ждёт ближайшие три, а то и все четыре месяца.
Здесь, на высоте пятнадцати метров, они легко переносили холод. Жар, исходивший от котла в основном корпусе, был столь силён, что им даже приходилось открывать форточку в обзорном окне кабины, чтобы вдохнуть свежего, прохладного воздуха.
Страшные холода буквально за считаные дни сменились невыносимой жарой. В конце марта с юга подули тёплые ветра. Борясь с холодным воздухом с севера, они каждый день попадали в штормовые атаки. Ветер едва не срывал с солдат одежду. Дороги не было видно из-за туч пыли и снега. А уже в первых числах апреля южный ветер потеснил соперника. Место холодов заняла нестерпимая жара. Наметённый снег стал быстро таять. Перемешиваясь с песком, он превращался в непролазные потоки грязи, через которые с трудом проходили повозки с провиантом и углём. Грязь была столь густой, что порой даже танку приходилось выжимать из поршней больше положенных сил, чтобы поднять ступню. Во время одной из стоянок даже было выдвинуто предложение — с помощью «Тарантула» перевезти тяжёлые орудия и повозки дальше по пути, на более сухое и удобное место, пока солдаты дойдут своим ходом. Зимин отверг предложение, объяснив, что занятие это будет слишком энергозатратным для танка, и уголь в повозках закончится ещё до подхода к Хиве. А искать его здесь, в пустыне, станет ещё большей проблемой.
К середине апреля вода из пустыни, казалось, испарилась полностью. Остались только песчаные барханы, да кое-где ровная поверхность земли, покрытая вогнутыми кусками высохшей грязи, будто колоссальных размеров головоломка. Солдаты спрятали в заплечные мешки шинели, оставшись в гимнастёрках, да сапогах с шароварами.
— Может, взяли бы к себе ещё пару-тройку солдатиков? — предлагал Зимин ещё в самом начале похода. — Елисей Михайлович говорил, что расчёты позволяют…
— Не стоит. Как только одни отдохнут у нас, тут же найдутся с десяток других желающих, — объяснял Кирилл Петрович. — А потом и генералы подтянутся, которые будут отдыхать у нас не пару часов, а пару дней. Солдаты начнут на них злиться. А это в свою очередь будет подрывать доверие к вышестоящим. Право, не стоит.
Зимин соглашался с логичными доводами. Сидя в кабине «Тарантула», Кирилл Петрович вместе с водителем не испытывали и половины того, что приходилось на долю пеших воинов. Справедливости ради, стоило отметить, что Кирилл в свои молодые годы успел побродить по земле довольно много. И не каждый солдат согласился бы пережить всё то, что было в его жизни.
Изредка меняясь местами для короткого сна, они вдвоём сидели в кабине танка и наблюдали за тем, что происходит снаружи.
Вот на самом краешке горизонта, посреди одинаковых куч песка, возник таинственный бархан, издали похожий на пирамиду. У самого его подножия торчали кусты белого саксаула, гнущегося на ветру. Целая гора песка, под лучами солнца казавшегося золотым. Потоки ветра навеяли эту пирамиду за тысячи лет.
Медленно, шаг за шагом, их отряд поднимался по острому песчаному гребню. Песок с тихим шорохом сползает вниз по склону из-под ног солдат, а ветер заново поднимает его в воздух и швыряет прямо в глаза солдатам. Кто щурится, кто прикрывается ладонью. Кто поумнее — достают из заплечных сумок шарфы и обматывают ими голову, оставляя только небольшую щёлочку для глаз.
Во время ночных стоянок нередко их палатки засыпало песком почти полностью, так что поутру многие в прямом смысле откапывались, чтобы выйти наружу.
Больше всего людям хочется пить. Редкие колодцы, в которых он наполняли свои бурдюки, не спасали от жары. Пить хочется всегда. Стоило только прикрыть глаза, как они тут же представляли себе оазисы и бурные реки. Но как только глаза открывались, они видели действительность. В ушах снова свистит ветер, а на зубах скрипит песок. Ежеминутно сплёвывая слюну вперемежку с песком, они снова мечтали о Большой Воде.
Со своей высоты Кирилл видел, как некоторые не выдерживают. Кто-то падает с коней, а кто-то прямо посреди пешего строя валится с ног. Таких тотчас подхватывают и несут к ближайшей повозке.
— Воистину испытание, а не поход, — вздыхал Зимин, сидя вечером перед костром в кругу офицеров охраны. Те в ответ хмуро усмехались, мол: «Какое же для тебя это испытание? Сиди в своём танке и в ус не дуй! Нашёл себе местечко тёпленькое, так хоть не хвастайся перед сослуживцами. Вот уж кому действительно испытания достались»
И снова наступает утро. Снова они идут по пустыне, втаптывая свои тени в ненавистный и вездесущий песок. Танк оставлял за собой широкие, до метра глубиной, следы, в которые, стоило большой ступне подняться, тут же ссыпался с краёв песок. Следы пеших ветер заметал за пару часов. Со следами ходового танка он справлялся только на следующий день.
Помимо этого, рядом с их следами часто оказывались и следы туркменских всадников — небольшие банды местных жителей, которые, взяв в руки оружие, защищали свою землю. Но более другого это было похоже на тщетные попытки ограбления. Поначалу, будто приглядываясь издалека, из-за барханов, они опасались огромного «стального шайтана», идущего в хвосте отряда, но в следующие вылазки уже без страха обстреливали отстающих.
Скобелев вместе с другими офицерами, садясь на коней, успешно отражал эти атаки. И даже преследовал туркменов в пустыне, чем вызывал беспокойство генералов, у которых Михаил Дмитриевич был на хорошем счету.
Тем не менее, даже храбрость Скобелева, зачастую граничащая с безумием, не отваживала эти банды от нападений. Регулярно, каждую неделю обязательно находилась новая группа, желающая показать зубы солдатам императора. Несмотря на смертельную опасность, которая исходила от местных жителей, эти атаки помогали немного расшевелить солдат, уморённых жарой. Но и этого было мало. Уцелевшие грабители скрывались за барханами, и отряд снова оставался один, наедине с пустыней.
И снова пустыня. Слепящая. Испаряющая. Убивающая.
Глаза начинают обманывать человека. Раскалённое солнце режет глаза, заставляя щуриться и идти почти на ощупь. Но даже когда человек решается открыть их, разум играется с ним, давая мнимые обещания. Обманывая и потешаясь над слабовольными.
Жара начинает шутить со зрением воинов. Вот по пустыне начинает струиться знойное марево. Стволы саксаула, изредка встречающиеся в этой пустыне, дрожат и искривляются в мареве, словно отражённые в воде. Им кажется, будто вершины барханов неожиданно поднимаются в воздух, словно низко нависшие облака.
Пустыня ослепляет. Она старается выжить из себя человека, или попросту изничтожить его. Она хочет сказать, что ему тут не место. Жара и ветер стараются намекнуть, срывая одежду, лишая воды, бросая песок в лицо, заставляя обливаться потом, и до крови стирая обнажённую кожу. Но человек борется. Человек преодолевает себя и пересекает пустыню…
Только двенадцатого мая мангышлакский отряд полковника Ломакина, наконец, пересёк пустыню, устроив военный лагерь вблизи города Кунград. Песок был позади. Они снова стояли на твёрдой, иссушённой земле.
Аполлинария Вениаминовна сидела в одной из продовольственных повозок, за время похода успевших опустеть. Теперь она за ненадобностью стояла на окраине лагеря. Звенигородская, сидя на коленях, делала записи в свою книжицу, когда к ней постучались о деревянный борт.
— Среди всего этого хаоса и ужасов пустыни, только один человек не забывает о простой человеческой вежливости, — громко произнеся, улыбнулась журналистка. — Заходите, господин Барсуков.
Кирилл Петрович, откинув полог, запрыгнул в повозку.
— У вас есть, что рассказать мне?
— Пока ничего. Если верить донесениям, то вскоре к нам присоединится отряд генерала Верёвкина. Завтра или послезавтра. — Он оглядел женщину с ног до головы. — С вами всё в порядке?
— Со мной то да. А вот с остальными, — журналистка отложила записи и вздохнула. — Не таите, Кирилл Петрович. Сколько солдат умерло?
— От холода, а потом из-за жары… да ещё и атаки банд. — Он покачал головой. — Около сотни человек.
— Сотня человек, — повторила она за ним. — Целая сотня человек погибла в походе, даже не участвуя в бою.
— Обычные потери. Звучит эгоистично и цинично, но так оно и есть. Они знали, на что идут. Если вам интересно, мы также не досчитались полусотни верблюдов и столько же лошадей. А одно орудие застряло в грязи ещё в начале апреля, так что нам пришлось оставить его в пустыне. Но всё равно это мелочи по сравнению с людскими потерями.
— Мелочи, — кивнула Аполлинария. — Скажите, вы смогли вычислить диверсанта?
Кирилл не утаивал от неё происшествия с цепью «Тарантула», подробно рассказав об этом, и она клятвенно заверила друга, что ни словом не упомянет об этом в статье.
— Увы, нет. Я часто присоединяюсь к офицерам охраны вечерами у костра. Путилов постоянно достаёт свою флягу и распивает её понемногу между мужчинами. — Он усмехнулся. — Мы часто шутим над ним, мол, откуда у тебя такие безграничные запасы этого виски? Он смеётся. Говорит, места надо знать. Скорее всего, у него в заплечной сумке какая-нибудь ёмкость имеется. Чёрт его знает, для чего он это вообще делает? Старается таким образом сплотить нас?
— Всё может быть. Есть и такие люди.
— И все эти вечера я приглядываюсь к ним. Что они говорят. Что они делают. — Кирилл пальцем указал на её книжицу. — Я часто вспоминаю ваши записи, с которыми вы со мной поделились, и пытаюсь сопоставить с тем, что я вижу своими глазами.
— И пришли к каким-то выводам?
Продолжение следует…
1 комментарий
Дальше!