По следам пропавшей экспедиции. Глава 4

Добрый день, дамы и господа! Как всегда, рад вас приветствовать. День у нас сегодня выдался нелётный, поэтому, я использовал его практически в чисто литературных целях. Представляю вашему вниманию четвёртую главу.

Глава 4. На восток
Каюту капитана найти было несложно. Во-первых, потому, что Серафим Иванович, равно как и Климов, был на «Ночном охотнике» далеко не первый раз, а во-вторых, потому что на двери капитана висела роскошная латунная табличка, которая гласила: «Капитанъ перваго ранга Бѣловъ П.Ф.». Каждый из мужчин проявил любезность, попытавшись пропустить другого вперёд. Первым не выдержал Серафим Иванович. Потоптавшись на месте с полминуты, он отодвинул Климова, постучал в дверь, и шагнул, в открытый стюардом проём.

Каюта Петра Фёдоровича не отличалась изысканностью. Напротив, всё было очень просто и скромно: небольшой письменный стол; обеденный стол, чуть побольше; два застеклённых шкафа с книгами и атласами; небольшой телескоп, спрятавшийся за шкафом; кушетка, диван, да два стула. Пожалуй, единственное, что отличало капитанскую каюту от остальных – это окно, во всю стену. У окна стояли две женщины. Серафим Иванович поздоровался и слегка покраснел, ведь он приложил столько усилий, чтобы не допустить их участия в экспедиции!



– Добрый вечер, господа, – улыбнулся Белов. – Знакомьтесь, врач-паразитолог Любовь Сергеевна Голованова, и э-э-э специалист по связи Ирина Васильевна Сорока.

Серафим Иванович расплылся, было, в улыбке – надо же, связная сорока теперь есть, – но заметив хмурое лицо девушки, постарался придать лицу серьёзное выражение.

– А это, – продолжил капитан, – коллежский советник Климов, Алексей Павлович, специалист по э-э-э сложным ситуациям, и коллежский советник Полежаев, Серафим Иванович, врач экспедиции (т.о. все трое мужчин находятся на одной ступени табели о рангах, прим. авт.) Ну-с, с официальной частью закончили, прошу к столу. Отбываем завтра на рассвете, поэтому ужин сегодня особенный.

Ужин и действительно оказался особенным. Нет, особых изысков не было, зато было граничащее с искусством мастерство кока. Из сравнительно простого набора продуктов он умудрился создать настоящие шедевры. Суп-пюре из дичи, ростбиф, плум-пудинг, жаркое из телятины, и, наконец, нежнейшее мороженое были изготовлены на высочайшем уровне. Серафим Иванович временами даже жмурился от удовольствия, настолько хороши были блюда.

Белов оказался прекрасным сотрапезником. Он умело поддерживал разговор, остроумно шутил, и к концу ужина его гости чувствовали себя старыми приятелями, собравшимися за столом у общего друга.



Женщины, вопреки ожиданиям оказались отнюдь не манерными жеманницами, и принимали участие в разговоре наравне с мужчинами. Любовь Сергеевна, миловидная шатенка, лет тридцати, даже рассказала весьма смешной анекдот про врачей. Она при этом немного стеснялась, то и дело, наматывая на палец длинный локон, выбившийся из сложной причёски.



А Ирина Васильевна – совсем молоденькая девушка, лет восемнадцати, всего двумя предложениями развеяла старый миф о том, что «молодо-зелено», рассказав об изобретении своего учителя, Александра Степановича Попова. При этом, её коротко остриженные золотистые волосы словно наэлектризовались, образовав вокруг головы настоящий нимб. Серафим Иванович невольно залюбовался обеими.

– Ну, что же, – наконец сказал капитан, приложившись к чашечке кофе, – мне кажется, пришла пора сообщить, по какой причине именно вы были сегодня приглашены.

Над столом повисла тишина.

– Я хочу, продолжил Белов, – чтобы вы запомнили этот вечер, эти ощущения, а также то, что в полёте мы – одна семья. А всё, случившееся между вами до этого вечера было сном, который надлежит забыть утром. Надеюсь, вы не в обиде на меня за то, что я к вам так, по-отечески? Нет? Хорошо. Теперь о наших планах. Два часа назад я получил пакет, за подписью самого государя. Из него следует, что, во-первых, вылет завтра в 4.30 утра, и было бы желательно, чтобы вы участвовали в этом историческом действе, и, во-вторых, граф Астафьев срочно направляется в Ургу, там возникли проблемы с восьмым Богдо-гэгэном, а начальником экспедиции назначается коллежский советник Полежаев.

– Но, – у Серафима Ивановича даже во рту пересохло, – я ведь не знаю маршрута, да и в картах ничего не смыслю!

– За это не беспокойтесь, – успокоил его капитан, – перед отъездом, граф наведался ко мне, и передал всю документацию, с подробными описаниями маршрутов. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моём умении читать карты? К тому же, мы тоже будем недалеко от Урги. Вполне возможно, заберём Астафьева, и вы вздохнёте свободно. Волю императора вы слышали, а теперь несколько слов от меня. Распорядок дня у нас флотский. С ним вы можете ознакомиться позже: у каждого в каюте есть маленькая красная папка. Кушать вы вольны либо в кают-компании, либо в своей каюте. Только, в последнем случае, известите стюарда. Если возникнут какие-то вопросы, обращайтесь, не нужно стесняться. Ну-с, а теперь не смею вас задерживать. Алексей Павлович, останьтесь, пожалуйста. Мне нужно поговорить с вами.

– Итак, любезнейший Алексей Павлович, – сказал Белов, едва за последним гостем закрылась дверь, – не поясните ли вы, что значат эти аресты накануне отлёта.

– Видите ли, Пётр Фёдорович, – с невозмутимым видом ответил Климов, – я просто старался обеспечить безопасность нашей экспедиции. Дело в том, что мичман Басов больше года состоял в организации «Народная воля». К созданию воздушного флота там относятся как к стимулу для дальнейшей эксплуатации простых людей. То есть, отрицательно. А деяния народовольцев по отношению к тому, что они добром не считают, вам хорошо известны. Ну, а что касается кочегара Бузыкина, то он недавно вступил в ряды марксистов, ставящих своей целью свержение самодержавия. И планы у него были самые обычные: взорвать «Ночной охотник». Ни больше, ни меньше.

– Хм, – Белов потёр переносицу. – Вы ставите меня в трудное положение… Всё, вроде бы правильно, но теперь у меня нет мичмана, и кочегара… Хорошо, я перераспределю дежурства, только впредь, прежде, чем предпринимать в отношении экипажа какие-нибудь меры, зайдите ко мне. Что касается остальных, договаривайтесь с Полежаевым.

– Хорошо, – согласился Климов. – А кочегар у вас будет. Если вы не против, я поработаю лопатой.

Капитан с сомнением осмотрел Климова.

– Вы? Уверены, что справитесь?

– Абсолютно. Возраст, знаете ли, не тот, чтобы в каюте целыми днями сидеть. Ещё, кажется, Плутарх говорил, что движение – кладовая жизни?

– Да, именно Плутарх. Только вам не кажется, что он дожил до своих девяноста отнюдь не потому, что всю жизнь работал кочегаром. Наоборот, для того, чтобы написать своих двести десять сочинений, ему понадобилось половину жизни просидеть, скрючившись над бумагой.

– Думаю, нам предоставляется возможность проверить, кто из нас прав.

– Ну, что же, – со вздохом сдался Белов, – если вы настаиваете, отправляйтесь к кочегарам.

– Думаю, вы не будете против, если жить и питаться я буду вместе с ними?

– Как хотите. Будут какие-нибудь проблемы – обращайтесь.

Климов раскланялся, и пошёл в свою каюту.

Серафим Иванович поднялся, на удивление, рано. Уже в 3 часа он был чисто выбрит, одет в парадный мундир, и благоухал французским одеколоном. Ему было знакомо расположение помещений корабля, поэтому, недолго думая он отправился в рубку. Ведь именно там должно было происходить главное действо. Пройдя коридор, соединявший пассажирский отсек с техническим, он нос к носу столкнулся с Сорокой. Одетая в мужской рабочий комбинезон, с торчащими во все стороны клочками золотистых волос, девушка была похожа на взъерошенного воробья.



– Доброе утро, – поздоровался Серафим Иванович, и заметил на шее девушки необычный кулон с часами.


Рисунок такого кулона он видел совсем недавно. Вереница мыслей пронеслась в голове врача, и всё встало на свои места. Он вспомнил, как всего месяц назад ходил по «Ночному охотнику» в сопровождении сына своего погибшего в Крымскую кампанию друга. Заменить ему отца Серафим Иванович не мог, зато мог дать ему хорошее образование, и помочь найти любимое дело. Что он и сделал. Инженер Женя Оленин относился к Полежаеву, как к хорошему дядюшке, уважительно, хоть и без особого пиетета. В тот день он провёл Серафима Ивановича по всему кораблю, оставив закрытой одну единственную дверь.

– А что здесь? – не удержался от вопроса Полежаев, в очередной раз проходя мимо бронированного люка. – Казна?

– Нет, – рассмеялся Оленин, и понизил голос. – Здесь хм… Давайте объясню в общих чертах. Видели, как летает майский жук?

– Ну-у… да!

– А я думаю, что нет, – рассмеялся Женя. – Перед тем, как взлететь, он раздувает брюшко, закачивая туда водород. Так и эта птичка. Вертикальная и горизонтальная тяга обеспечивается за счёт винтов, приводимых в движение паровой машиной. И она, скажем так, сердце корабля. Но за то, чтобы удержать корабль в воздухе, отвечает мозг. И он здесь. Слышали о счётной машине Бэббиджа? Так вот, здесь её усовершенствованный вариант. Именно здесь рассчитывается необходимый объём водорода, необходимый для подъёма на нужную высоту. Механизм сложный, и обслуживать его будет специалист высшего класса.

В глазах инженера зажглись весёлые огоньки, и он добавил, сдерживая улыбку:

– Сказать, кто это не могу, но думаю, вы с ним подружитесь. Опознаете по этой вещице…



Серафим Иванович глубоко вздохнул, и спросил сдавленным голосом:

– Ирина Васильевна, извините за бестактность, но… Вы знали инженера Оленина?

– Да, это мой жених.

– Простите, что настаивал на отстранении вас от полёта. Мне следовало догадаться…

– Ой, да не переживайте вы так, – рассмеялась Сорока, – вы ведь не могли знать, чем я здесь собираюсь заниматься. Кстати, это не вся моя работа. Ну, да лететь долго, я вам многое успею показать, а сейчас извините, мне нужно на боевой пост. После обеда поболтаем.

Она весело тряхнула своей изящно-всклокоченной головой, и исчезла за той самой секретной дверью, перед которой он стоял месяц назад с Женей Олениным.

Серафим Иванович, слегка покачав головой, отправился в рубку. Капитан уже был при исполнении: судя по всему, он проверял работу всех служб, и по слуховой трубе отдавал команды, выслушивая в ответ невразумительный хрип, который, тем не менее, прекрасно понимал. Во всяком случае, вид у него был слегка взволнованный, но довольный.

– Доброе утро, Серафим Иванович, – поздоровался он, на секунду оторвавшись от трубы. – Присядьте пока, я всё проверю, и можно будет спокойно вздохнуть.

Проверка заняла ещё четверть часа, после чего, Пётр Фёдорович облегчённо вздохнул и снял фуражку.

– Через полчаса торжественное построение, затем отеческое напутствие Владимира Александровича, оркестр, и отлёт.

– Великий князь решил лично напутствовать нашу скромную компанию? – удивился Серафим Иванович. – В четыре утра?

– Ну, что же вы хотите, момент-то исторический. Да вы в окно посмотрите.

Серафим Иванович подошёл к окну. В Небесном городке, несмотря на ранний час, кипела жизнь. Жандармы оцепили стартовую платформу, и решительно пресекали попытки зевак подобраться поближе. Даже вездесущие тётки-цветочницы не смогли пробиться сквозь это кольцо. Несколько экипажей выгрузили у входа в подъёмник заспанных музыкантов. Некоторых пришлось буквально вытряхивать из колясок. А спустя несколько минут к вышке подкатил экипаж, который невозможно было не узнать.

– Ого, – озадаченно потёр шею Белов, – как-то рано. Ну, ладно, сейчас всё организуем.

Он отдал несколько чётких приказаний посыльному, и прокричал в трубу пару распоряжений.

– Ну-с, – сказал он, одёрнув китель, – пойдёмте, Серафим Иванович.

Всё было в точности, как говорил капитан. Построение, музыка, напутствие, и даже охапка цветов (тётки, всё-таки, расстарались). Потом, под звуки марша, экипаж проследовал на свои посты, и «Ночной охотник», дав прощальный гудок, плавно поднялся над стартовой вышкой. Белов потренькал ручкой телеграфа, проорал несколько команд в слуховую трубу, и дирижабль, набирая скорость, понёсся на восток.



Серафим Иванович посмотрел в окно заднего вида, и заметил, как у стартовой вышки поднялся огненный фонтан взрыва.

P.S. Кулон-флешка изготовлена по просьбе жены из дуба и латуни. Часовой механизм кварцевый.