Дохтур. ("Подвал")

После секундной задержки, человек в халате двинулся дальше, мимо стен с полками, на которых стояли склянки с дурно пахнущими препаратами, мимо стола с мензурками и немытыми фарфоровыми ступками и единственной ценной вещью в комнате – цейсовским микроскопом на столе. Пройдя помещение насквозь, смахнул со стола несколько мелко исписанных листков, задев рукавом халата. Листки лениво вспорхнув, опустились на бетонный пол. Человек не заметил, погружённый в свои мысли. Ключом отпер тяжёлую дверь, установленную косяками в неоштукатуренную стену, наспех сложенную из рыжего кирпича.
Кирпич для перегородок брали в развалинах усадьбы, поэтому стена пестрела пятнами окалины, как будто об неё тушили факелы — следы давнего пожара. Подвал простирался под всем зданием и даже уходил куда-то вглубь в сторону. Позже его разделили стенами на несколько комнат. Никто из рабочих старался не задаваться вопросом: «что здесь было раньше, при прежнем хозяине ?» Уж очень мрачными казались старые стены, казалось, что кто то стоит у тебя за спиной. Стоит только повернуть голову и … ни кого…
Наспех закончив кладку, работники побросали инструменты и даже не торговались, получая расчёт, словно о подгоняемые могильным холодом, что ощущался затылком, постарались поскорее убраться наверх к свету.
За эту дверь посетителям, рискнувшим спуститься в лабораторию, путь был закрыт. Бесшумно повернувшись на петлях, дверь отворилась. Следующее помещение было значительно больше, стены широко расходились в стороны и если бы не низко нависающий потолок, то комнату можно было бы считать просторной.
Вентиляция почти не работала, но ни кто не согласился бы сюда спуститься повторно, а сейчас уже и не пустил бы никого сюда и сам хозяин.
Тяжёлый спёртый, насыщенный запахами воздух ударил в нос. Амбрэ химических растворов и реактивов смешивалось с запахом животных экскрементов, аммиаком, формалином и ещё чем то, что никогда и не доводилось обонять обывателям за всю свою жизнь.
Следующее, что ощущалось за этим – звук. Звук гудения трансформатора, стоящего на бетонном постаменте в углу, глухое тарахтение какого-то механизма из-за стены где то в глубине соседней комнаты, ультразвуковой, еле уловимый писк дуговых ламп, освещающих зал, хлюпанье и надсадный свист воздуха, протискивающегося в неисправную вентиляцию.
На стенах с полками, стеллажах и просто на полу стояли банки и бутыли, склянки с солевым раствором, в котором плавали различные органы и части тел. Прямо у порога из ведра таращилась гроздь глазных яблок, всё время пытавшихся моргнуть. Забавно пытаться моргнуть, когда у тебя нет век. Только лоскутки мышц, окружающих глаз сокращались периодически, от чего казалось, что в ведре плавает выводок головастиков-переростков, хаотично двигавшихся по кругу.
Этот раствор «случайно получился» у профессора Гинцельбаума (именно случайно – так предпочитал думать доктор) – сложный в приготовлении одновременно простой по химическому составу, позволял неограниченно долго поддерживать жизнь в органах и тканях, помещённых в него. Существенно доработанный доктором, он даже регенерировал незначительные повреждения живого материала.
Эх Гинц – безвестный сумасшедший старикашка. Ну зачем он тогда завёл этот разговор? Меланхолическая беседа довольно быстро переросла в яростный спор, доктор вспылил … очнулся, спустя несколько мгновений над телом старика, сжимая тяжёлое пресс-папье в руках. С зелёного сукна капала кровь. Словно в тумане, понимая что нужно спешить, покинул Европу, захватив чемодан с бумагами профессора и собственными наработками. На удивление спокойно прошло это бегство. Полиция закрыла дело, обнаружив труп неприметного чудака-профессора не скоро, т.к вёл он уединённый образ жизни и соседей не жаловал. Прошелестели в народе слухи о новом «потрошителе» и утихли. Но доктор этого не знал, старик частенько приходил ему во сне и молчал, укоризненно качая разбитой головой.
Жаль было старика, действительно жаль … один из немногих стоящих людей, что встретились на жизненном пути его. Уровень интеллекта, возвышавший его над толпой, незашоренный ум … жаль старика.
Старик Гинц (его поджелудочная и левая почка) занимали почётное место в центре стеллажа, плавая в колбе из жёлтого стекла с притёртой пробкой. Глазами же пришлось пожертвовать, когда второпях открывал сейф старика. Толстый, сварной, с внутренней засыпкой несгораемый шкаф работы «Лихтенштольц и сыновья» никак не хотел открываться, не додумайся он приложить глаз Гинца к окуляру фотохроматогрофа в центре толстенной, украшенной завитушками орнамента дверцы из Крупповской стали.
Пока мысли проносились в голове, взгляд доктора скользил по стоящим на полу чугунным эмалированным ваннам, заполненным всячиной, костям, кучкой сваленным в углу. Кости человеческие и животные, отполированные временем и гладкие, кости свежие и со следами сухожилий. Отработанный материал, ветошь, старые бинты – руки не доходили закопать. Не выбрасывать же их на городскую свалку. По лицу скользнула слабая улыбка – на секунду представил, какой переполох учинят жители городка, обнаружив на свалке этот «биоматериал». Как бестолково будут бегать жандармы по городу словно муравьи в разворошенном муравейнике. А жители начнут строить догадки всё более фантастичные и нелепые.
Улыбка тут же пропала, стёртая новыми мыслями. Взгляд скользнул по обшарпанным стенам, покрытым паутиной трещин, по столу с несчастным котёнком. Один из сыромятных ремней лопнул и когти лапы порвали металл, которым был окован стол, как обёрточную бумагу, оставив глубокие борозды в дереве. Котёнок был мёртв. Скорее всего погиб от голода, не в состоянии насытить циклопическую часть своего тела.
В центре комнаты стояла угловатая, наспех сваренная из металлических полос «клетка Фарадея». В ней, не мыслимо свернувшись клубком, лежал Дыба, обняв корзину с любимыми курами. Клетку эту с детства облюбовал Дыба для сна, интуитивно, животным инстинктом чувствуя это самое безопасное место в комнате, где порою незримо бушевали волны излучений и статического электричества. Уродливый подросток давно вырос, еле помещался, но по-прежнему спать приходил только сюда.
Дыба спал, по-детски причмокивая и пуская пузырящуюся слюну из уголка рта. Улыбка играла на его губах, пытаясь прорваться сквозь парализованную плоть лица. Иногда мгновенно сменялась гримасой — из горла пробивался тихий булькающий рык, затем вновь всё затихало.
Куры в корзине испуганно жались к противоположной стенке, спрятав головы под крыло. И только петух, низко наклонив голову, с подозрением косился то одним, то другим глазом в сторону человека. Подозревал что-то…
От дыбы разило сивухой, на штанах его медленно расползалось мокрое пятно. Доктор неслышно выругался, пробормотав: « Опять набрался шельмец …»
У неприметного листа фанеры, криво приколоченного к забытым строительным лесам остановился, отогнув край листа. Фанера неожиданно легко откинулась на неприметных петлях, обнажив кусок стены с низенькой железной дверцей. Косяки прочно вмурованы в кладку, щели проёма не тоньше человеческого волоса. Стальной лист полотна дополнительно укреплён проклёпанными полосами железа. От двери прямо-таки веяло стариной. Судя по всему, дверка эта была установлена одновременно со старинной кладкой в незапамятные времена, лёгкие разводы ржавчины не принесли ощутимого вреда потемневшему железу, на косяке видны следы ударов чем-то твёрдым и царапины, будто кто-то пытался вскрыть дверь ломиком. Судя по всему, это не удалось неизвестным грабителям. Толстые тройные петли, чуть выступавшие из стены, были обильно смазаны машинным маслом.
Пальцы сами пробежались по железу, легко поглаживая заклёпки, как слепой ощупывает лицо собеседника, чтобы вспомнить знакомые черты.
Наверху тренькнул звонок, рука резко отдёрнулась, фанера упала на своё место. Острое чувство опасности колкими мурашками пробежало по позвоночнику. Привычно похолодело под ложечкой и прорвавшись вверх, сжало сердце.
«Прости … не время …» пробормотал доктор и резко развернулся к выходу. Дыба, мирно спавший секунду назад, мгновенно оказался на четвереньках. Уши его, казалось, двигались в такт голове, отыскивая источник тревожного звука. Глаза по кошачьи сверкнули ободками отражённого света, спина напряглась в ожидании приказа хозяина.
— Открой, кого там принесло в такое время …
— Да, барин, а ?…
— Как обычно …