Конкурсная история. "Туманы Уайтчэппела, или история о мистере Снейке и девушке по имени Мэй Лин Джонс". Часть 1.

Туманы Уайтчэппела, или история о мистере Снейке и девушке по имени Мэй Лин Джонс.

Итак, вашему вниманию представлен коротенький рассказ, который, к сожалению, вдвое больше, чем позволяет лимит символов, поэтому продолжение будет в теме номер 2. Надеюсь, «слишком много букв» — это для необразованных людей, которых на Стимпанкере, тешу себя надеждой, нет.

Посвящается Мэйлин Джонс… Не могу вас забыть.
Владимир Торин.
Во времена королевы Виктории многим жилось не так, чтобы плохо, но всегда появлялись те, кто отнюдь не связывал Ее венценосное имя с пожеланиями долгих лет жизни или же долгих лет правления. Девушка с восточным разрезом глаз была одной из них… Имя Великой Королевы для нее ассоциировалось с названием редкого мотылька, большого и красивого, что летит все ближе и ближе к свече. Когда она была совсем маленькой, ей довелось наблюдать эту печальную картину, въевшуюся в ее детское сердце навсегда. Опадающие легким, невесомым пеплом крылышки, последний взмах лапок и… будто бы пронзительный крик, полный боли и отчаяния. На циновку опустилась лишь зола – прах от праха величественной глупости, сгоревшего тщеславия и развенчанного величия. И правда, этот мотылек никогда не стал бы прекраснее, нежели в свое последнее мгновение, никогда эти узоры на его крылышках не раскрылись бы бутонами цветов и не зашелестели бы, словно сотни тысяч листьев на цветущей сакуре. Мотылек – не феникс, мотылек сгорел… то же самое ждет и Ее, последнюю из Ганноверов. Вдова, под чьей пятой в ужасе сжалась исходящая потом Индия, сгорит. Королева-в-Черном-Платье, владычица болотистой Гвианы, равнинной Австралии и страны маори, Новой Зеландии, рассыплется пеплом. Та, чье имя переводится, как «Победа», в звуках которого отзываются звоном кандалы Судана и Кении, сама закричит, как тот мотылек. А всему виной ее пока тайное, но уже принятое решение завоевать новую далекую провинцию. Страну, которая пугала Викторию, страну, которую та попросту не понимала и никогда не смогла бы понять. Кто-то из советников подсказал ей, что лишь та Империя ворвется в новое столетие победительницей, во власти которой будет истинное начало мира. Первая его грань. Страна, где восходит Солнце. И вот полки колониальной пехоты и гвардии готовятся к посадке на суда и дирижабли… Небесный Флот аэростатов Ее Величества ожидает лишь последнего приказа, чтобы отдать концы и направиться на восток… Грузовые рельсово-морские корабли гружены механическими шагателями, под железной пятой которых вскоре пологие травянистые склоны Осаки превратятся в истоптанное болото.
Но они еще не знают, что страна, веками не пускавшая к своим берегам чужаков, не изменит своей традиции и на сей раз, смыв заносчивость британцев, их чопорную спесь и механизированные армии, которыми они так гордятся, водами Японского моря и кровью их солдат. Ниппон Коку докажет самой большой Империи в мире, что сердце Тихого Океана бьется и пламенеет в недрах Фудзи, а не где-то среди бескрайних вод на пересечении экватора и 150 меридиана западной долготы.
Виктория пожалеет даже о том, что просто подумала о берегах родины той, что видела гибель мотылька. Скоро… Очень скоро они встретятся, эти две женщины, и одной уже никогда не надеть свою великолепную корону, украшенную четырьмя сотнями драгоценных камней. Она больше никогда не облачится в свое неизменное черное траурное платье и не сядет на свой трон. Ни единый человек не погибнет по мановению ее безжалостного перста. Они скоро встретятся…
Девушка стояла, прислонившись к металлическому лееру на правом борту парохода «Король Эдуард» и, немного перегнувшись через ограждение, пыталась разглядеть воду этой черной красавицы Темзы. Туман наполнял собой все. Она не могла различить ничего на расстоянии уже в десять футов, как ни пыталась, но она превосходно слышала… До нее доносились всплеск волн, бьющих о борта, гул паровых котлов, крики матросов. На палубе парохода она была одна – благородные пассажиры не терпели подобную влагу, предпочитая сидеть в уютном кают-ресторане и вкушать вино с багровыми, как кровь, раками. Эти патетичные джентльмены, англичане и американцы, португальцы и кастильцы, все в жилетках и сюртуках, при цилиндрах, тростях и перчатках, многие в моноклях – не от того, что плохо видят, – о нет! – лишь по велению моды. Дамы, облаченные в роскошные платья с турнюрами бантов и пышными кринолинами, узорчатыми корсетами и длинными шлейфами, в огромных шляпках с целыми розариями на полях и обмахивающие себя веерами – они, как никто, не переносили качку – бедняжки! Пассажиры курили, обсуждали последние новости и сплетни, делились никому не интересными историями со скучными пресными интригами. Граммофоны выдавали нечто из последних безвкусных новинок Лондонской оперы, в иллюминаторах горел свет…
Девушка, стоящая на палубе, поморщилась. Здесь, в полном одиночестве, ей было намного уютнее, нежели в их обществе. Она предпочитала считать себя королевой туманов, нежели тенью чьего-нибудь платья. Да и одета она была не слишком-то надлежащим образом как для светского раута. Кожаный корсет – настолько тугой, что ни одна англичанка не протянула бы в нем и минуты, длинный плащ с капюшоном, тонкие черные перчатки и высокие, облегающие ноги сапоги с бесшумными каблуками. Подумать только! За время морского путешествия ее не раз принимали за служанку и это притом, что в ее жилах течет кровь дайме Хогиро, который является дальним родственником самого сёгуна Хлопкового Паука, взращенного багровыми лучами полного солнца. Каждый из здесь присутствующих на ее родине не удостоился бы и чести подмести пол или вытряхнуть циновку в их родовом доме, но пусть их, пусть их всех – очень скоро ужас и непонимание происходящего сотрут с их лиц самодовольные улыбки. Скоро необоримый страх войдет в их глаза и навсегда в них поселится… Скоро, очень скоро… когда Мэй Лин вонзит свой кинжал-сай, свой любимый трезубец, в сердце их Повелительницы.
Мэй Лин все глядела на воду. Точнее пыталась… Ей казалось, что корабль уже и не плывет вовсе, а парит в некоей призрачной стране, давно преодолев порог между краем живых и вотчиной мертвых.
— Мисс Джонс?- раздался за спиной немолодой надтреснутый голос.
Девушка обернулась. Еще только когда это судно выходило из порта Осака ей пришлось взять такое имя. К американцам в Европе лучше относятся, нежели к детям восходящего солнца. Так ей рассказывал старый учитель. Имени, данного родителями при рождении, у нее не было, так как их убили в тот миг, как она появилась на свет. Сэнсэй Гирокама принес ее в школу синоби, мастеров-ниндзь, и она стала Нанацу Буси (то есть, Седьмым Воином), а традиция школы требовала, чтобы им становился лишь чужестранный ребенок, похищенный из колыбели. Мудрый сэнсэй сыграл на некорректности формулировки закона и назвал свою будущую ученицу английским именем Мэй, что значит «яркий цветок», и китайским именем Лин – «прекрасная». Так она стала прекрасным ярким цветком. Теперь она была еще и Джонс, но американские имена, как оказалось, не значат ровным счетом ничего.
Окликнул Мэй Лин старый толстый моряк-ирландец в темно-синей выцветшей матросской рубахе с посеревшим морским воротником и в дырявом синем берете на голове. Вместо одной ноги у него была деревяшка: на жалованье матроса не разживешься механическим протезом с гидравликой и новомодными приспособлениями в виде бесшумных шарниров и специальной туфли на толстой подошве, глушащей лязганье. Подобные протезы были в ходу у офицеров и ветеранов колониальных войск, гвардейцев, офицеров Небесного Флота или морского флота Ее Величества, но уж никак не были по карману матросу, разменивающему шестой десяток, да к тому же ирландцу.
Это был ее старый знакомый, хотя кто-то может сказать, что две недели рейса – слишком мало, чтобы достаточно познакомиться с человеком. За время плавания они много общались с ним, и именно от болтливого и открытого душой, как, должно быть, все ирландцы, рыжего моряка Мэй Лин узнавала все больше о Туманном Альбионе и его жителях.
— Слушаю, Колум.- сказала она мягким, как нежное кошачье мяуканье, и таким же обманчиво ласковым голосом.
— Скоро Лондон, мисс,- сказал матрос. Его имя значило «голубь».- Огни города уже можно разглядеть сквозь туман.- Девушка не ответила, и моряк продолжал: — Вы обещали мне заплатить три гинеи, как только пройдем Темзу, помните, мисс?
Она помнила. Правда, денег у нее никогда не водилось – действительно, зачем они ей? Деньги лишь развращают, порождают тягу к порокам, лишают воли. Мэй Лин Джонс платила всем и каждому другой монетой – благородной и чистой:
— Подойди, Колум.
Матрос вразвалочку подковылял к пассажирке и встал подле, протягивая раскрытую потную ладонь, – в его глазах не было ничего, кроме алчности и вожделения: пинта, вторая, третья… припортовые кабаки любят гинеи, Колум любит эль.
Девушка резко вскинула правую руку. В свете, льющемся из иллюминатора, блеснула сталь. Средний, острый, клинок сая вошел старику в горло, в то время как два крайних обняли его шею, словно воротник. Ирландец захрипел, из его рта и пронзенной шеи потекла кровь, смешанная с пеной… Она не дала ему опуститься на палубу, ловко схватила за грудки и толкнула через ограждение; туда же полетел и старый берет. Спустя несколько мгновений прозвучал всплеск, вскоре все вернулось на круги своя. Трезубец вновь исчез под плащом, руки в тонких перчатках легли на жесткий леер, а хладнокровный, будто только что ничего не произошло, взгляд стал скользить по парящим кругом клочьям тумана.
Усталый пароход «Король Эдуард» совершил долгое плавание, пересек полмира, проплыл через два океана и несколько морей, повидал множество стран, людей и разнообразных монстров. И это плавание подходило к концу. Ни команда, ни пассажиры не подразумевали, что вместе с ними в Англию плывет нечто, что в самом скором времени всколыхнет весь мир, заставит его вздрогнуть, вскрикнуть и измениться. Прибытие Мэй Лин Джонс в гавани туманного Лондона ознаменовалось кровью и убийством.

… Он полз по ночному Лондону и предавался мечтам и воспоминаниям.
На его голове был высокий черный цилиндр, обитый блестящим навощенным бархатом, на публике этот джентльмен появлялся в длинном плаще и жилетке. Кармашек на ней, правда, всегда был пуст – никогда ему не удавалось найти подходящих часов, хотя он любил их разглядывать в витринах часовых мастерских и на стеллажах в лавчонках. Но за долгие тридцать пять лет своей жизни он так и не удосужился обзавестись собственными. Он был весьма переборчив и в данном вопросе бескомпромиссен: на одних ему не нравилась цепочка, на других циферблат был не резным, мастер третьих был неизвестен, или еще что… У него никогда не было часов, но во всем остальном мистер Снейк (а так его звали) был безупречным джентльменом, благородным, вежливым и превыше всего чтящим законы Англии и Ее Величества. Собственные часы были не столько целью, сколько чем-то более недоступным, эфемерным и призрачным. Они были мечтой. Как уже можно было догадаться, мистер Снейк любил предаваться мечтам.
Одной из них, как у всякого безнадежного романтика, была, конечно же, девушка. Ему так хотелось подойти к ней… Словно желтоватое изображение на фотографической карточке, ее образ никогда не выходил у него из головы: когда он просыпался в Риджентс-парке на своей любимой скамейке в тени древнего вяза, когда он стоял и трогательно принюхивался, потягивая носом такой приятный запах у витрины булочника Джо Креппера, даже когда навещал Скотленд Ярд. Почти всегда он думал о ней… Ее имя для него было самой приятной музыкой, как и ее голос, будто игра факира, который дует в свою витиеватую трубочку, извлекая из нее такие волшебные, такие манящие звуки. Мистер Снейк, к слову, имел некоторую слабость перед факирами и заклинателями змей. Но ее имя… Ах, Мэри… Мэри Келли. Сейчас он скользил сквозь туман к ней. Только чтобы увидеть ее… Он свернул с Ридженс-авеню и оказался на узенькой улочке Боттом, что вела в Уайтчепел, один из самых неспокойных и бедных районов Лондона. Там должна быть и она, его Мэри… Свернуть под дом, проползти под низкой аркой, спрятаться за большим неизвестно кого ждущим паровым кэбом и осторожно выглянуть. Вон и она…
— Эй, Мэри!- кричал кто-то с другой стороны улицы, из шумного паба.- Ты почему работаешь в такой туман?! Не боишься?
Девушка, прислонившись к холодной стене, кокетливо махнула:
— Уж не хочешь ли, Харпер, проводить даму?!
Пьяный смех раздался вновь:
— Нет уж, чтобы меня этот маньяк за компанию с тобой прирезал?
Прячущийся за кэбом мистер Снейк попятился. Как он мог забыть – где-то здесь бродит убийца! Нужно во что бы то ни стало уберечь Мэри! Его Мэри, она не такая, как те девушки, которых находили неподалеку с перерезанным горлом и жутко изуродованными. Старине Джеку она без надобности, она ведь хорошая, она добрая, такая веселая, она такая… Она такая славная! Мистер Снейк понял, что сам себя обманывает. Слеза скатилась из уголка его глаза и бледной дорожкой пробежала к острому подбородку. Он вытерся о ворот плаща.
Мэри стояла на углу, под газовым фонарем, и зазывала клиентов, но все почему-то бежали от нее, как от чумы. В эти мгновения мистер Снейк задумался, насколько же они с ней похожи: мирные обыватели Лондона чураются и его так, будто он смел посреди площади громко горланить пошлые стишки про королеву! Они с мисс Келли так похожи, но и такие разные в то же время…
— Эгей, мистер!- вроде бы, это она ему.
Кажется, она заметила его. О, боже милостивый! Что же делать? Бежать или выступить? Скользнуть к ней?
Мэри Келли уже шагала в его сторону. Пока что она увидела лишь шевеление в тени подле черного экипажа. Там кто-то был. Отринув последние страхи, девушка смело направилась туда: быть может, это ее клиент? Быть может, он ей швырнет на ломоть хлеба и кусок кровяной колбасы? Да и полпинты эля не помешало бы… Рыжеволосая красотка в пестром одеянии перешла улицу и оказалась совсем рядом.
Прячущийся за кэбом человек выпрямился во весь рост, будто полоса дыма, вырвавшаяся из печной трубы. Он был высок, его облегал бархатистый плащ, и он почему-то все время легонько покачивался, как пьяный.
— Эгей, мистер, такой прекрасный вечер! Кто же составит такому красавцу компанию, как не старушка Мэри? Что скажешь?
Она впервые заговорила с ним. До этого он лишь наблюдал за ней, боясь подойти, боясь сказать ей хоть слово. Раньше ему всегда хватало лишь увидеть ее рыжую, будто язык пламени, курчавую головку, ее тонкий носик, эту чарующую улыбку, чтобы забыть обо всем на свете. Ему всегда хватало, но со временем он пристрастился к ней, как к опиуму. Просто видеть ее изредка и издалека ему уже казалось мало. Слишком мало. Он страдал. Метался, подобно наркотическому курильщику, у которого из рук вырвали трубку.
— Как насчет компании?- вновь спросила она молчаливого незнакомца.
Продолжение следует…