Стихи от wolfox — часть 2
Доброй ночи, леди и джентльмены.
Некоторое время назад я уже выкладывал здесь стихи замечательной девушки, обитающей в жж под ником wolfox.
Сегодня я хочу представить вашему вниманию ещё несколько её стихов из той же тематической серии.
Просыпаясь, он видит — дома и мосты, в дымном небе растут кучевые цветы, с крыши старых заводов мяучат коты, восхваляя апрельскую жизнь. Дирижабль отправляется в семь двадцать пять, в переулках газетчики сипло вопят, пробиваются в колледж студенты, толпясь, от трамваев брусчатка дрожит. Бестолковей историй еще поискать: он уже не юнец — но не старец пока, он хотел бы родиться в иные века, но уже на работу пора. Он рисует проекты — но их не берут, он бросает монетки в замшелистый пруд…
… Он придумал когда-то такую игру — в Эльдорадо, Обещанный Край.
Эльдорадо — блестят жемчугами пески, Эльдорадо — ни горя ни знать, ни тоски, разноцветные птицы слетают с руки, лес шумит изумрудной листвой. Там рычит леопард, выходя на скалу, горный пик — словно в тучи вонзили иглу, и озера — как пара сияющих лун, и в ушах нескончаемый звон.
Но попасть в Эльдорадо непросто, смотри: не дойдет пароход — разобьется о риф, паровозных дорог не проложат внутри, через горы проехать нельзя. Только воздухом — диким отдавшись ветрам, через пропасти, скалы, не видя преград, сверху первым увидеть, как тлеет заря, огнегрудою птицей скользя.
Эльдорадо — волна обнимает причал, Эльдорадо — минута дороже чем час, длиннохвостые звери с деревьев кричат, нет ни грусти, ни боли, ни зла. Эльдорадо приходит в усталые сны, Эльдорадо мерцает, зовет и манит…
… Он рисует проекты один за одним, каждый первый рисунок — крылат.
С высоты дирижабля, с хребта корабля виден шарик летающий, шарик-Земля, наш единственный дом, наш единственный клад, что готов ты отдать для него? Горизонт изогнулся дельфиньей спиной, если вышел в дорогу — вернешься иной, в жилах медно искрится хмельное вино, Эльдорадо — для каждого свой. Воплощенье, мечта, золотые лучи, на приборах помехи, приемник молчит, замыкает контакты горячей свечи, нас уводит в сиянье весны.
Говорили ему — мол, безумье и бред, а потом — обещали купать в серебре…
… Он на спинах могучих железных зверей долетел до волшебной страны.
Он шагал по обрывам над бурной рекой, видел светлые ночи и память веков, приручал ягуаров, смеялся легко, ледяной умывался водой. Я не знаю, как дальше еще рассказать, Эльдорадо — в считалках и в детских глазах…
… Я слыхал, он недавно вернулся назад — загорелый, веселый, худой.
Синий шарик-Земля разгоняется вдаль, пролетают секунды, недели, года, пусть тебе говорят — «позабудь, ерунда!» — ты не слушай, не в этом их суть. В каждой детской мечте скрыт волшебный кристалл, если вера упряма, сильна и чиста — ты достигнешь того, о чем раньше мечтал.
Далеко, в изумрудном лесу, ярко-алые хищные зреют цветы, меж деревьев пятнистые ходят коты, там упрямый мальчишка — такой же, как ты — не желает уснуть до утра. Он мечтает: за морем, где люди светлы, где ветра запевают от множества крыл, где огромные башни скрывают дары — Эльдорадо, Обещанный Край.
05.11.2011
Духи и совы смотрят с ветвей осенних, белки шуршат и цокают, чуя порох. Хагуро любит волю, не любит стены, переплетенье стен означает «город». Хагуро, Сын Реки, Ястребиный Коготь, на перекатах рыбы хвостами плещут. Хагуро знает «мало» и знает «много», было добычи много — теперь все меньше. «Скоро» бывает — через луну и ближе, «близко» — полет стрелы и скачок оленя, если не близко, можно сказать «не вижу», «скоро» бывает разное — это «время». Хагуро — следопыт, проводник для белых, племя его ушло на восток в дорогу. Надо точить копье и готовить стрелы; скоро враги, их близко и очень много.
Прадед отца у Хагуро был шаманом, нюхал беду по ветру и знал, что будет. Воют шакалы утром в густом тумане, «враг» состоит из слов «далеко» и «люди». Прадед отца погоду читал по лужам, быть бы как он — и время вперед узнать бы… Духи и совы смотрят, пророчат ужас, чертят из палых листьев дурные знаки.
«Враг» тоже разный, сильно другой для белых, Хагуро помнит, «враг» — это очень просто: скальп с волосами, сердце (бывает смелым), тело в узорах и амулеты-кости. Новое слово веет огнем и чадом, плавленым камнем, мертвым глухим железом. Город рычит по-волчьи. Не спит ночами (слово «сопротивление бесполезно» кажется старой костью, вонючей крошкой). Воздух водой болотной сполна напоен, Хагуро не уйдет — он не трус, а воин, воину умереть — это много проще.
Вместо стрелы и лука — фитиль и порох, злые стальные звери к земле припали. На языке свободных «война» и «скоро», вместе звуча, похожи на слово «падаль». Звери без перьев, с кожею серебристой, взгляд их (по слову «лампы») — охапки света.
Мир за границей города дышит жизнью — дух есть у каждой травки, у каждой ветки. Есть ли душа у теплой и гладкой стали? Прадед отца, наверное, рассказал бы. Звери, наверно, живы — они летают, смотрят на мир загадочными глазами. Но не имеют памяти, слова, слуха, рыба на перекатах — и та умнее…
Прадед сказал бы — надо вдохнуть им духов.
Хагуро просто делает, что умеет.
Месяц — тарелка, льющая ночь на землю, если шаман зовет — то его услышат. Между гранитных плит прорастает зелень, в переплетеньях стен пробегают мыши. Духов будить — нелегкое это дело, ночь замирает, тянется на исходе. Странные духи, духи творений белых, встаньте и спойте песню своей охоты! Память камней и тверди откроет двери, пойте же песню жизни и песню силы…
Враг не дойдет — его повстречают звери, прячущие огонь в серебристых крыльях.
Позже пилоты будут шутить у стойки, страх отгоняя смехом и кислым пивом: он как живой сегодня! — И мой! — А мой-то!.. Кто-то смолчит, и в дыме утонет сивом. Кто-то во сне увидит, как, легче пуха, он улетает в небо — все выше, выше…
Город накрыт закатом и полон духов.
Звери стучат сердцами, урчат и дышат.
Было давно, не здесь, и совсем не с нами, теплый подземный ветер, глухие звуки.
Поезд шевелит глянцевыми боками.
Хочешь погладить? Ну же, не трусь.
Дай руку.
21.11.2011
«Засыпай, мой юный Мио, мой светлый рыцарь, будет ясной и счастливой твоя судьба. Лунный князь на звездно-блещущей колеснице заливает реку топлива в млечный бак. Ночь-ткачиха раскидала по крышам пряжу, бродят кошки по карнизам, по темноте. Засыпай, мой юный Мио, расти отважным, благородным, смелым, сильным, как твой отец».
За окном — гирлянды, елки, завалы снега. Лампы свет едва дотронулся до лица. Тетя Джейн — не мама, мама давно на небе, тетя Джейн… Ну, просто тетя — жена отца. Слово «мачеха» колючее, будто хвоя, тетя Джейн — совсем не злая, беда не в ней. Просто их с отцом — без тети — осталось двое, а отец — он далеко, на своей войне.
Тетя Джейн приходит, сказки читает Мику, подтыкает одеяло на добрый сон. Говорит про храбрых рыцарей, флаги, пики, про принцесс, про башни замков и тишь лесов. Из столовой прилетел шоколадный запах, голос тети, хруст простынок, скрипучий стул. Мику что принцессы? Он бы хотел, как папа — рассекать стальными крыльями высоту. Эти рыцари — давно уже устарели, кто теперь играет в них? Дураки одни. Только тетю жалко, пусть уж… Мик сонно дремлет, вдалеке горит звезда и его манит.
Тетя Джейн дочтет рассказ до седьмой страницы, осторожно поцелует, уйдет наверх. Затихает шум на улице.
Мику снится —
Он идет
Во тьме,
И вдруг — зажигают свет.
Мику снится, будто рыцарь он — есть доспехи, солнце ярко отражается на броне. Облака-барашки хвастают белым мехом, все так просто — как случается лишь во сне. Конь под Миком — верный, быстрый и полный силы, щит у Мика — два грифона на серебре. Мик глядит вперед — и конь расправляет крылья, и взлетает выше…
… Выстрелов четкий треск.
Мик соображает быстро — война! Засада! В небе вражеские птицы — оскал клыков. Мик уже как будто вместе — и конь, и всадник, и лететь ему уверенно и легко. Светит огненная пика в его ладони, вот замах — бросок — пике — и еще замах… В крыльях вихри завывают, поют и стонут, расползается на клочья густой туман. Бой идет, по стали молнии хлещут плетью, разлетаются осколками в синеве…
«Здравствуй, рыцарь поднебесья» — смеется ветер.
Голос папы…
Папа?
Папа!
Окно. Рассвет.
Мандарины, чай, корица и ветки ели; вырастая, забываем иные сны… Новый год придет на следующей неделе. Через месяц объявленье: конец войны. Вырастая, разучаемся просто верить, получаем — шрамы, опыт, врагов, загар.
Микаэль зовет дракона «бродягой», «зверем», даже в отпуск он приходит к нему в ангар. Полирует чешую, хоть ворча — с заботой, говорит ему «не кисни и не болей»… Микаэль спиной прижался к стальному боку, от драконьего дыханья рукам теплей. Разве важно, что сейчас Микаэлю снится? Разве важно, кто приходит к нему во сне?
«Засыпай, мой юный Мио, мой светлый рыцарь. Завтра выпадет пушистый и мягкий снег».
22.12.2011
Только стукнет тринадцать — сбегай от заученных истин, от воскресных, навязших в зубах карамельных основ. За фургонами цирка, по палым желтеющим листьям, на вечерний сеанс, где волшебное крутят кино. От учебников, где идеальные «леди» и «сэры» — в мир растрепанных книг, путешествий, дрожащих частот.
«— У меня есть два пенса! Гуляем на них, Гекльберри?»
«— у меня есть полпенни. Гуляем, конечно же, Том!»
В двадцать три все становится резче, отчаянней, злее. Жизнь прорезана гранью на «до» и на «после войны». Что горело в груди — не погасло, но словно бы тлеет, по ночам прорываются выстрелы в тихие сны. Одноклассники хвастают: жены! детишки! А я-то… Впрочем, верю, найдется работа и дело для рук.
«— Говорят, что не выйдет… Попытка не пытка, приятель».
«— Ну и пусть говорят, ведь они нас не видели, друг».
Время тикает, скачет, несется упряжной четверкой. У вчерашних мальчишек — гляди-ка! — уже борода, у вчерашних девчонок — прислуга, семья и уборка, почему, для чего, как успели, когда же, когда? Вот тринадцать: кино про ковбоев и шпаги из палок, вот семнадцать: влюбленность, обиды, экзамены, страх. В девятнадцать смеялись, что мира, наверное, мало, в двадцать семь, не увидев и доли, решили — пора! Время, время, дорожную пыль разбивают копыта, не вернуться назад, не увидеть, что там, за спиной. Венди пишет диплом, на работу устроился Питер…
Просто жизнь остается игрой, раз играешь давно.
Сколько б ни было лет — их всегда слишком мало, не думай. Не становятся старше солдаты картонных мечей. Цирки, листья, рисунки; жирафы, пантеры и пумы; вера, дружба, серьезная правда, забытая честь. Улыбайся, пока к приключениям тянется сердце, кувыркайся, свисти, крась заборы, валяйся в траве. Пожилые профессоры после полуденных лекций исчертили маршрутами карты — идут в кругосвет.
… Так сбегай от заученных истин — к далекому морю, к непокорным пиратам, к ковбоям, не бойся, живи.
«— Как там ваши студенты, не сдали еще, мистер Сойер?»
«— Бестолковы ужасно. Вот мы в их года, мистер Финн...»
07.02.2012
В этом сыскном бюро не берут аванса, в этом сыскном бюро не предложат чаю.
Темная комнатушка с одним диваном, и секретарь у выхода не встречает,
Запах, как на болоте из чащи леса, стертый паркет давно не знавал уборки.
Бледный и тощий тип в серебристом кресле с трех до пяти сидит за своей конторкой.
Рядом — собака, что-то по типу дога, мирно читает утреннюю газету…
Это крыльцо гостей повидало много, много созданий тьмы и созданий света.
В дырку под дверью порой проползают змеи, тихо шипят учтиво: «Проссстите, можно?»
Раз за декаду приходят стальные феи, просят найти половинку ржавелых ножниц.
Разные звери, кентавры, бродяги, франты, духи, что чем-то звякают или стонут,
Дама с пучком крапивы (искала брата), парень в помятой шляпе (искал котенка).
Люди в плащах — появляются лишь под вечер, школьники, профессора, колдуны погоды…
В этом сыскном бюро не дают осечек. Рано иль поздно находится что угодно.
Я расспросить пытался — они ни слова, как ни упрашивай, глупо и бесполезно.
Бледный смеется: все существа из крови, или — что то же самое — из железа.
Кровь говорит с тобою, но ты не слышишь, только порой под ребрами что-то тянет —
Бегать, хватать, метаться, залезть на крышу, ветер ловить, звеня серебром в кармане…
Пес добавляет, нос почесавши лапой: это не тема, в общем-то, для беседы,
Каждая вещь на свете имеет запах, просто закрой глаза и шагай по следу.
Можно найти ключи, адреса и мысли; вора, убийцу, налетчиков даже банду…
В этом сыскном бюро не берут расписок, ценных залогов, чеков любого банка.
Вывески нет, и в офисе грязновато — а без рекламы клиентов, конечно, мало.
Я предлагал им названье — «Судьба». Иль — «Фатум».
Нет, не хотят.
Говорят, что и так нормально.
19.02.2012
Поздним утром у колодца охладить босые ноги, отряхнуться — лепестками, оглядеться — все весна. Солнце всходит за спиною, а заходит за стеною, между сном и горизонтом вечно тянется стена. Ледяной водой умыться (тянет скулы, ломит зубы), вот на крышах заискрилась ожерельями слюда…
«Там живут стальные звери, молчаливы и разумны, там ползут стальные змеи, что зовутся — поезда. Там огромные машины, там дворцы за облаками, там огонь из полых трубок и тепло подземных рек. Там могучий император, он — железо, медь и камень, там берут живое сердце — прячут в клетку в серебре».
Рельсы стягивает в кольца, развернулись — и по новой, называется — граница, или просто Тихий Край. Солнце всходит за стеною, а заходит за спиною, кладка каменных узоров, в глубине таится мрак. Станционный красный домик, небо — голубая книга, дымом вычерчены буквы, ждут касания руки.
«Там ночами меж деревьев бродят ездовые тигры, а тропинки разноцветьем осеняют светлячки. Там волшебные кристаллы, там загадочные метки, колокольчики, озера, зов, таящийся в груди. Там бессмертный император, тот, что знает все на свете, там клинок бросают в лаву — он выходит невредим».
На закат — стучат колеса, завораживая ритмом, на восток — зеленой плетью по крыльцу вползает сныть. Где-то там — не дотянуться, не прорваться, не докрикнуть…
… солнце всходит и заходит. Нету никакой стены.
13.03.2012
Некоторое время назад я уже выкладывал здесь стихи замечательной девушки, обитающей в жж под ником wolfox.
Сегодня я хочу представить вашему вниманию ещё несколько её стихов из той же тематической серии.
steampunk-7
Просыпаясь, он видит — дома и мосты, в дымном небе растут кучевые цветы, с крыши старых заводов мяучат коты, восхваляя апрельскую жизнь. Дирижабль отправляется в семь двадцать пять, в переулках газетчики сипло вопят, пробиваются в колледж студенты, толпясь, от трамваев брусчатка дрожит. Бестолковей историй еще поискать: он уже не юнец — но не старец пока, он хотел бы родиться в иные века, но уже на работу пора. Он рисует проекты — но их не берут, он бросает монетки в замшелистый пруд…
… Он придумал когда-то такую игру — в Эльдорадо, Обещанный Край.
Эльдорадо — блестят жемчугами пески, Эльдорадо — ни горя ни знать, ни тоски, разноцветные птицы слетают с руки, лес шумит изумрудной листвой. Там рычит леопард, выходя на скалу, горный пик — словно в тучи вонзили иглу, и озера — как пара сияющих лун, и в ушах нескончаемый звон.
Но попасть в Эльдорадо непросто, смотри: не дойдет пароход — разобьется о риф, паровозных дорог не проложат внутри, через горы проехать нельзя. Только воздухом — диким отдавшись ветрам, через пропасти, скалы, не видя преград, сверху первым увидеть, как тлеет заря, огнегрудою птицей скользя.
Эльдорадо — волна обнимает причал, Эльдорадо — минута дороже чем час, длиннохвостые звери с деревьев кричат, нет ни грусти, ни боли, ни зла. Эльдорадо приходит в усталые сны, Эльдорадо мерцает, зовет и манит…
… Он рисует проекты один за одним, каждый первый рисунок — крылат.
С высоты дирижабля, с хребта корабля виден шарик летающий, шарик-Земля, наш единственный дом, наш единственный клад, что готов ты отдать для него? Горизонт изогнулся дельфиньей спиной, если вышел в дорогу — вернешься иной, в жилах медно искрится хмельное вино, Эльдорадо — для каждого свой. Воплощенье, мечта, золотые лучи, на приборах помехи, приемник молчит, замыкает контакты горячей свечи, нас уводит в сиянье весны.
Говорили ему — мол, безумье и бред, а потом — обещали купать в серебре…
… Он на спинах могучих железных зверей долетел до волшебной страны.
Он шагал по обрывам над бурной рекой, видел светлые ночи и память веков, приручал ягуаров, смеялся легко, ледяной умывался водой. Я не знаю, как дальше еще рассказать, Эльдорадо — в считалках и в детских глазах…
… Я слыхал, он недавно вернулся назад — загорелый, веселый, худой.
Синий шарик-Земля разгоняется вдаль, пролетают секунды, недели, года, пусть тебе говорят — «позабудь, ерунда!» — ты не слушай, не в этом их суть. В каждой детской мечте скрыт волшебный кристалл, если вера упряма, сильна и чиста — ты достигнешь того, о чем раньше мечтал.
Далеко, в изумрудном лесу, ярко-алые хищные зреют цветы, меж деревьев пятнистые ходят коты, там упрямый мальчишка — такой же, как ты — не желает уснуть до утра. Он мечтает: за морем, где люди светлы, где ветра запевают от множества крыл, где огромные башни скрывают дары — Эльдорадо, Обещанный Край.
05.11.2011
steampunk-8
Было давно, поросло забытьем и пылью, мягкою шкурой свитков, трухой табличек. Те, кто сражались, ждали, любили, жили — что остается нам от былых величий?Духи и совы смотрят с ветвей осенних, белки шуршат и цокают, чуя порох. Хагуро любит волю, не любит стены, переплетенье стен означает «город». Хагуро, Сын Реки, Ястребиный Коготь, на перекатах рыбы хвостами плещут. Хагуро знает «мало» и знает «много», было добычи много — теперь все меньше. «Скоро» бывает — через луну и ближе, «близко» — полет стрелы и скачок оленя, если не близко, можно сказать «не вижу», «скоро» бывает разное — это «время». Хагуро — следопыт, проводник для белых, племя его ушло на восток в дорогу. Надо точить копье и готовить стрелы; скоро враги, их близко и очень много.
Прадед отца у Хагуро был шаманом, нюхал беду по ветру и знал, что будет. Воют шакалы утром в густом тумане, «враг» состоит из слов «далеко» и «люди». Прадед отца погоду читал по лужам, быть бы как он — и время вперед узнать бы… Духи и совы смотрят, пророчат ужас, чертят из палых листьев дурные знаки.
«Враг» тоже разный, сильно другой для белых, Хагуро помнит, «враг» — это очень просто: скальп с волосами, сердце (бывает смелым), тело в узорах и амулеты-кости. Новое слово веет огнем и чадом, плавленым камнем, мертвым глухим железом. Город рычит по-волчьи. Не спит ночами (слово «сопротивление бесполезно» кажется старой костью, вонючей крошкой). Воздух водой болотной сполна напоен, Хагуро не уйдет — он не трус, а воин, воину умереть — это много проще.
Вместо стрелы и лука — фитиль и порох, злые стальные звери к земле припали. На языке свободных «война» и «скоро», вместе звуча, похожи на слово «падаль». Звери без перьев, с кожею серебристой, взгляд их (по слову «лампы») — охапки света.
Мир за границей города дышит жизнью — дух есть у каждой травки, у каждой ветки. Есть ли душа у теплой и гладкой стали? Прадед отца, наверное, рассказал бы. Звери, наверно, живы — они летают, смотрят на мир загадочными глазами. Но не имеют памяти, слова, слуха, рыба на перекатах — и та умнее…
Прадед сказал бы — надо вдохнуть им духов.
Хагуро просто делает, что умеет.
Месяц — тарелка, льющая ночь на землю, если шаман зовет — то его услышат. Между гранитных плит прорастает зелень, в переплетеньях стен пробегают мыши. Духов будить — нелегкое это дело, ночь замирает, тянется на исходе. Странные духи, духи творений белых, встаньте и спойте песню своей охоты! Память камней и тверди откроет двери, пойте же песню жизни и песню силы…
Враг не дойдет — его повстречают звери, прячущие огонь в серебристых крыльях.
Позже пилоты будут шутить у стойки, страх отгоняя смехом и кислым пивом: он как живой сегодня! — И мой! — А мой-то!.. Кто-то смолчит, и в дыме утонет сивом. Кто-то во сне увидит, как, легче пуха, он улетает в небо — все выше, выше…
Город накрыт закатом и полон духов.
Звери стучат сердцами, урчат и дышат.
Было давно, не здесь, и совсем не с нами, теплый подземный ветер, глухие звуки.
Поезд шевелит глянцевыми боками.
Хочешь погладить? Ну же, не трусь.
Дай руку.
21.11.2011
steampunk-9
«Засыпай, мой юный Мио, мой светлый рыцарь, будет ясной и счастливой твоя судьба. Лунный князь на звездно-блещущей колеснице заливает реку топлива в млечный бак. Ночь-ткачиха раскидала по крышам пряжу, бродят кошки по карнизам, по темноте. Засыпай, мой юный Мио, расти отважным, благородным, смелым, сильным, как твой отец».
За окном — гирлянды, елки, завалы снега. Лампы свет едва дотронулся до лица. Тетя Джейн — не мама, мама давно на небе, тетя Джейн… Ну, просто тетя — жена отца. Слово «мачеха» колючее, будто хвоя, тетя Джейн — совсем не злая, беда не в ней. Просто их с отцом — без тети — осталось двое, а отец — он далеко, на своей войне.
Тетя Джейн приходит, сказки читает Мику, подтыкает одеяло на добрый сон. Говорит про храбрых рыцарей, флаги, пики, про принцесс, про башни замков и тишь лесов. Из столовой прилетел шоколадный запах, голос тети, хруст простынок, скрипучий стул. Мику что принцессы? Он бы хотел, как папа — рассекать стальными крыльями высоту. Эти рыцари — давно уже устарели, кто теперь играет в них? Дураки одни. Только тетю жалко, пусть уж… Мик сонно дремлет, вдалеке горит звезда и его манит.
Тетя Джейн дочтет рассказ до седьмой страницы, осторожно поцелует, уйдет наверх. Затихает шум на улице.
Мику снится —
Он идет
Во тьме,
И вдруг — зажигают свет.
Мику снится, будто рыцарь он — есть доспехи, солнце ярко отражается на броне. Облака-барашки хвастают белым мехом, все так просто — как случается лишь во сне. Конь под Миком — верный, быстрый и полный силы, щит у Мика — два грифона на серебре. Мик глядит вперед — и конь расправляет крылья, и взлетает выше…
… Выстрелов четкий треск.
Мик соображает быстро — война! Засада! В небе вражеские птицы — оскал клыков. Мик уже как будто вместе — и конь, и всадник, и лететь ему уверенно и легко. Светит огненная пика в его ладони, вот замах — бросок — пике — и еще замах… В крыльях вихри завывают, поют и стонут, расползается на клочья густой туман. Бой идет, по стали молнии хлещут плетью, разлетаются осколками в синеве…
«Здравствуй, рыцарь поднебесья» — смеется ветер.
Голос папы…
Папа?
Папа!
Окно. Рассвет.
Мандарины, чай, корица и ветки ели; вырастая, забываем иные сны… Новый год придет на следующей неделе. Через месяц объявленье: конец войны. Вырастая, разучаемся просто верить, получаем — шрамы, опыт, врагов, загар.
Микаэль зовет дракона «бродягой», «зверем», даже в отпуск он приходит к нему в ангар. Полирует чешую, хоть ворча — с заботой, говорит ему «не кисни и не болей»… Микаэль спиной прижался к стальному боку, от драконьего дыханья рукам теплей. Разве важно, что сейчас Микаэлю снится? Разве важно, кто приходит к нему во сне?
«Засыпай, мой юный Мио, мой светлый рыцарь. Завтра выпадет пушистый и мягкий снег».
22.12.2011
steampunk-10
Только стукнет тринадцать — сбегай от заученных истин, от воскресных, навязших в зубах карамельных основ. За фургонами цирка, по палым желтеющим листьям, на вечерний сеанс, где волшебное крутят кино. От учебников, где идеальные «леди» и «сэры» — в мир растрепанных книг, путешествий, дрожащих частот.
«— У меня есть два пенса! Гуляем на них, Гекльберри?»
«— у меня есть полпенни. Гуляем, конечно же, Том!»
В двадцать три все становится резче, отчаянней, злее. Жизнь прорезана гранью на «до» и на «после войны». Что горело в груди — не погасло, но словно бы тлеет, по ночам прорываются выстрелы в тихие сны. Одноклассники хвастают: жены! детишки! А я-то… Впрочем, верю, найдется работа и дело для рук.
«— Говорят, что не выйдет… Попытка не пытка, приятель».
«— Ну и пусть говорят, ведь они нас не видели, друг».
Время тикает, скачет, несется упряжной четверкой. У вчерашних мальчишек — гляди-ка! — уже борода, у вчерашних девчонок — прислуга, семья и уборка, почему, для чего, как успели, когда же, когда? Вот тринадцать: кино про ковбоев и шпаги из палок, вот семнадцать: влюбленность, обиды, экзамены, страх. В девятнадцать смеялись, что мира, наверное, мало, в двадцать семь, не увидев и доли, решили — пора! Время, время, дорожную пыль разбивают копыта, не вернуться назад, не увидеть, что там, за спиной. Венди пишет диплом, на работу устроился Питер…
Просто жизнь остается игрой, раз играешь давно.
Сколько б ни было лет — их всегда слишком мало, не думай. Не становятся старше солдаты картонных мечей. Цирки, листья, рисунки; жирафы, пантеры и пумы; вера, дружба, серьезная правда, забытая честь. Улыбайся, пока к приключениям тянется сердце, кувыркайся, свисти, крась заборы, валяйся в траве. Пожилые профессоры после полуденных лекций исчертили маршрутами карты — идут в кругосвет.
… Так сбегай от заученных истин — к далекому морю, к непокорным пиратам, к ковбоям, не бойся, живи.
«— Как там ваши студенты, не сдали еще, мистер Сойер?»
«— Бестолковы ужасно. Вот мы в их года, мистер Финн...»
07.02.2012
steampunk-11
В этом сыскном бюро не берут аванса, в этом сыскном бюро не предложат чаю.
Темная комнатушка с одним диваном, и секретарь у выхода не встречает,
Запах, как на болоте из чащи леса, стертый паркет давно не знавал уборки.
Бледный и тощий тип в серебристом кресле с трех до пяти сидит за своей конторкой.
Рядом — собака, что-то по типу дога, мирно читает утреннюю газету…
Это крыльцо гостей повидало много, много созданий тьмы и созданий света.
В дырку под дверью порой проползают змеи, тихо шипят учтиво: «Проссстите, можно?»
Раз за декаду приходят стальные феи, просят найти половинку ржавелых ножниц.
Разные звери, кентавры, бродяги, франты, духи, что чем-то звякают или стонут,
Дама с пучком крапивы (искала брата), парень в помятой шляпе (искал котенка).
Люди в плащах — появляются лишь под вечер, школьники, профессора, колдуны погоды…
В этом сыскном бюро не дают осечек. Рано иль поздно находится что угодно.
Я расспросить пытался — они ни слова, как ни упрашивай, глупо и бесполезно.
Бледный смеется: все существа из крови, или — что то же самое — из железа.
Кровь говорит с тобою, но ты не слышишь, только порой под ребрами что-то тянет —
Бегать, хватать, метаться, залезть на крышу, ветер ловить, звеня серебром в кармане…
Пес добавляет, нос почесавши лапой: это не тема, в общем-то, для беседы,
Каждая вещь на свете имеет запах, просто закрой глаза и шагай по следу.
Можно найти ключи, адреса и мысли; вора, убийцу, налетчиков даже банду…
В этом сыскном бюро не берут расписок, ценных залогов, чеков любого банка.
Вывески нет, и в офисе грязновато — а без рекламы клиентов, конечно, мало.
Я предлагал им названье — «Судьба». Иль — «Фатум».
Нет, не хотят.
Говорят, что и так нормально.
19.02.2012
steampunk-12 (граница)
Поздним утром у колодца охладить босые ноги, отряхнуться — лепестками, оглядеться — все весна. Солнце всходит за спиною, а заходит за стеною, между сном и горизонтом вечно тянется стена. Ледяной водой умыться (тянет скулы, ломит зубы), вот на крышах заискрилась ожерельями слюда…
«Там живут стальные звери, молчаливы и разумны, там ползут стальные змеи, что зовутся — поезда. Там огромные машины, там дворцы за облаками, там огонь из полых трубок и тепло подземных рек. Там могучий император, он — железо, медь и камень, там берут живое сердце — прячут в клетку в серебре».
Рельсы стягивает в кольца, развернулись — и по новой, называется — граница, или просто Тихий Край. Солнце всходит за стеною, а заходит за спиною, кладка каменных узоров, в глубине таится мрак. Станционный красный домик, небо — голубая книга, дымом вычерчены буквы, ждут касания руки.
«Там ночами меж деревьев бродят ездовые тигры, а тропинки разноцветьем осеняют светлячки. Там волшебные кристаллы, там загадочные метки, колокольчики, озера, зов, таящийся в груди. Там бессмертный император, тот, что знает все на свете, там клинок бросают в лаву — он выходит невредим».
На закат — стучат колеса, завораживая ритмом, на восток — зеленой плетью по крыльцу вползает сныть. Где-то там — не дотянуться, не прорваться, не докрикнуть…
… солнце всходит и заходит. Нету никакой стены.
13.03.2012
17 комментариев
Но попытки были, правда, других стихов: wolfox.livejournal.com/144028.html