Сказъ о жолезном городовом.

Сказъ о жолезном городовом

В православном царстве, в нашем государстве жил да был Микита — стрелец. Служил Микита справно. Собой был хорош. Жона у Микиты красавица, да детей где-то около полудюжины. Служил Микита Алексеевич значиццо – не тужил. Дозором город обходил с окрестностями, незаконность аль иное какое непотребство по долгу службы пресекая. Да случилась с Микитой однажды трагическая оказия.
Повстречался он по ночному времени с целой шайкою разбойничьей. Но не испугался, и свистя в свисток кинулся за негодяями в погоню. Негодяи же доблести такой испугавшись, бросились наутек. Долго преследовал их Микита. Уже и лес кругом и места незнакомые – гиблые. Видит Микита, на поляне избушка – развалюшка. Там разбойники и укрылись. Перекрестился Микита и, богу помолясь, с саблею наготове в избу кинулся. Хотел атамана пленить. Да на хитрость попался – в окружение. Зло порубили его разбойники топорами, и бросили на съедение зверям. Думали что мертвый.
Когда нашли Микиту сотоварищи, разбойников уже и след простыл. К дохтуру Микиту незамедлительно отвезли, а тот и руками разводит. Помер говорит ваш Микита. Отдал богу душу.
А надобно еще прибавить, что состояли в ту пору при дворе у царя два алхимика – грека. Акоп – ученый муж в летах, да Евпатий – помоложе. И всячески сии ученые мужи царю да евойным ениралам угодить старались. Грек Акоп вот к примеру содеял всем на удивление могучего жолезного истукана на паровом ходу. Росту истукан огромного, а в плечах и того шире. Заместо рук у него пушки, а головы совсем не имеет. Токма в пузе дырку для окуляров. Потому и глуп истукан что пень. Все его разумение — коробочка с шостеренками. Представил Акоп-алхимик ентого истукана царю с ениралами, да токма оконфузился: Велит енирал истукану – «Отдать честь!» — а тот пыхтит паром и чести не отдает. «Шош ты истукан чести ениралу не отдаешь, да царю батюшке почтения не оказываешь!?» — возмутился другой енирал, рангом пониже. А истукан ка-ак пальнет из пушки. От ениралишки одно мокрое место осталось, да орденов горстка.
Царь конечно напугался страшно. Это как же так — во дворце из пушки палить! Да и ениралы перетрухнули. Тут второй алхимик, Евпатий, видя конфуз коллеги, похвалиться решил. «Я» – говорит – «куды лучше могу сделать. Токма велите – ваше величество.» Рисковал конечно. Да и коллегу своего почтенного ни мало озлил. Ну да царь так и повелел: «Ежли справного солдата механического представишь, шоб и честь отдавал и хоть шшас на передовую – осыплю милостями. А не представишь – обоим головы с плеч.»
Но сказ наш не о них, а об стрельце Миките Алексеиче. Очнулся значит Микита от сна смертного. Огляделся. Не лес, и не палаты больничные. Алхимическая лаборатория. Смотрит Микита на руки свои, и рук не узнает. Жолезные руки. Общупал голову, и головы не узнал. Жолезная голова. Схватился Микита за грудь, крест православный ища, а грудь жолезная. Ни жены своей микита не помнит, ни деток, ни имени своего.
А сотворил с ним такое хитроумный алхимик Евпатий. Раны тайными зельями залечил, да в доспех заковал, за механического богатыря пред царем представить измышляя, да о царевых милостях мечту лелея. В руки доспешные пружины могучие поставил. В животе заместо кишок шестерни завел зубчатые, а заместо сердца – моторчик установил. «Ты теперь жолезный городовой» – говорит Евпатий Миките. «И вот тебе указания: Служи справно. Устав блюди. Невиновных защищай, да приказания начальства исполняй неукоснительно. Ениралам чести отдавай пренеприменно. И особое тебе указание: алхимиков придворных трогать не смей. Токо это секрет и об последнем указании никому не рапортуй. Лады?» «Лады»- ответствовал Микита. А точнее уже не Микита, а Жолезный городовой.
Ко двору Жолезного городового не повели, о предыдущем случае памятуя, а определили в казеную казарму на испытательный срок. Заместо тахты чугунный табурет поставили. Потому как никакая кровать такого богатыря не выдержит. Писцов приставили, шоб за егойным поведением наблюдали. И ежели чести начальству не отдаст, аль палить не по делу вздумает – записывали. Пистоль ему убойную определили, специальной конструкции.
Не признают стрельцы Микиту – боевого товарища. Дивятся на чудо-богатыря. А как не дивиться? И вид он имеет весьма внушительный, и из пистоли метко стреляет, и устав рапартует долженствуещим образом. «Ну»- грит начальник караула – «пойдешь в дозор? „Пойду!“ — отвечает Жолезный городовой. На коня вскочил, да лихо пришпорил. Ашно искры от подков по мостовой засверкали.
Едет Жолезный городовой самыми темными кварталами – ничего не боится. Видит городовой – лавку купеческую грабють. „А ну“ – говорит – „сдавайся, кто преступник!“ Выскочил грабитель, хотел дубиной его убить. Да только дубину о могучую грудь сломал. Арестовал его Жолезный городовой. От лавочника конечно поклон и подарки. Не берет Жолезный городовой подарков. Дальше едет.
Видит Жолезный городовой – девку красную два хулюгана стращают. Ушь и сарафан рвут, бесстыдники. „А ну“ — грит городовой – „сдавайтесь!“. Не уразумели охальники с кем связались. Вздумали за бабу прятаться, ножом грозя. Зарядил Жолезный городовой пистоль, да метко охолостил того, что погнуснее. А второй сам сдался. Барышня конечно благодарит, да млеет. „За вас“ – грит – „мой спаситель, хоть сейчас в брак пойду не раздумывая!“ Безответен Жолезный городовой к нежности девичей. Дальше едет негодяев ловить.
Едет Жолезный городовой и видит – Терем богатый народом обступлен. Робщет народ. А в тереме — непорядок. Почтенный граф, состояния лишившись на игре карточной, — ополоумел. Заперся в тереме и гостей именитых с родней поубивать грозиться. Мечется по терему с приизрядных размеров мечем, психическую выказывая неуравновешенность, и уже даже зарубил кого то. Не стал Жолезный городовой запертых ворот трогать. Прямо сквозь стену вошел, и графа бесноватого безо всякого почтения пленил. И то верно. Хоть и граф, а противозаконие творить не моги!
Возвратился Жолезный городовой во казарму. Не то чтобы утомился, а положено члены металлические маслом залить. От износу да от ржавчины. Устроился на табурете своем. Писцы за неимением событий задремали. Задремал и Жолезный городовой. Впал так сказать в легкое забытие. И припомнилась ему хата разбойная в лесу, да как разбойники его убивали. Не то чтобы в подробностях вспомнилось, а вроде как в тумане. Но весьма неприятно. Вскочил он, да ни с кем не разговаривая и чести начальству не выказывая, вон кинулся.
Скачет Жолезный городовой по дороге, сам не разберет куда. Долго ли, коротко, а прискакал к корчме. Жолезный – не жолезный, а ежли корчма, то грех не зайти. И случись такому совпадению, в корчме негодяй из той разбойной шайки оказался. Признал его Жолезный городовой. А как признал, так и иные подробности припоминать начал. Схватил негодяя, да вопрошает сурово – „Не признал ли меня, убийца!? А ну признавайся, где атаман ваш!?“ Да только так негодяй перетрусил, шо сознания лишился. Да и придя в себя ничего внятного не ответил. Ну да ничего. Опосля дела злодейского всякий разбойник в питейном заведении гулять любит. По кабакам Атамана и искать надобно.
А Евпатий во то время на радостях гулять изволил. О милостях царевых предвкушая, устроил у себя в хоромах празднование. Гостей особо не звал, ибо нелюдим был как всякий шибко ученый муж. А токма пару девок для согреву душевного, да циган ради музыки. Гуляет значиццо Евпатий, с девицами любезничает, табачок нюхает. И вдруг гость незваный – непрошеный в дверь без стука входит. Грязен и ликом суров. „Кто ты таков?“ – спрашивает Евпатий – „и чего надобно?“ „Я“ – отвечает гость – „разбойный атаман. И вота принес подарок от коллеги твоего, да поздравление.“ Ставит значиццо бочку на стол, и письмо вручает. А как вручил письмо, так и скрылся не попрощавшись. Не просто злым своим разумением ходил он к Евпатию алхимику, а подослан был его завистливым коллегой Акопом. Так человеческая натура устроина, что от учености большой добрты сердешной не прибавляется. А даже иногда наоборот, негде доброте в таком человека поместиться. Хотя конечно и иначе бывает.
Смотрит Евпатий на подарок нежданный, а бочка то тикает, навроде как часы. Читает письмо:
»Ты Евпатий коллега обойти меня решил, перед царем авторитет мой принизив. А того ты не ведаешь, что могли бы мы друзьями быть, коль выказывал бы ты должное уважение. А посему вот тебе мое новое изобретение. Бомба часовая. А патент на нее я, к слову сказать, Турецкому султану продал за триста пудов золота. Но ты этого уже никому не расскажешь. Твой коллега и соратник по алхимическому ремеслу, Акоп."
А как дочитал письмо Евпатий алхимик, так бомба и взорвалась. Ибо завод в ней сработал. Хорошо, что барышни из хаты уйти успели, от чтения заскучав.
А атаман-разбойник как и должно в кабак направился. Где его подельники уже пождидали. В кабак же этот и Жолезный городовой явился, сыскным чутьем влекомый, да людской молвой направляемый. Пляшут все в кабаке, веселяться. Но как Городовой наш жолезный явился – попритихли. Хватает Жолезный городовой атамана за шиворот «Ага, попался голубчик!». А тот уже и сознается с поличным – «Мол, не сам я удумал доброго человека загубить, а по научению царского алхимика Акопа». «Это что это ты мне говоришь такое?» — удивился Жолезный городовой. «Истинную правду» – блеет разбойный атаман – «от те крест. Акоп алхимик меня с бомбой к Евпатию подослал».
Уразумел Жолезный городовой что грехов на разбойнике много, но сдержался. Не стал самосуда чинить. В казиматы отправил, до суда. А сам прямиком во дворец, к царскому алхимику Акопу. Подымается к нему в башню. «Вы» – говорит «арестованы, ваше превосходительство». А тот бежать не пытается. Сидит чинно за столом, среди бумаг чертежных да книг научных. «За что же я арестован, извольте объяснить?» " А арестованы вы, ваше превосходительство, за сговор с разбойниками с целью подлого убийства вашего коллеги и моего создателя алхимика Евпатия". «Вину свою признаю» – соглашается Акоп. «Ну раз так, то вяжите меня, любезный, да в карцер сажайте». Хотел Жолезный городовой его было пленить, да вспомнил что клялся супротив алхимиков государственных руки не подымать. Так его от борьбы внутренней скрутило, шо он аж и пистоль из руки выронил. Догадался хитроумный Акоп, что не смеет Жолезный городовой на него руки поднять. И насмехается. «А нукась» – говорит – «проверим, чей автомат лучше – мой или моего коллеги. Подь сюды болван мой неразумный!» И вылазает из чулана егойный паровой истукан. Большой и страшный. «Изнечтожь ка этого голубчика, да поживее». А истукан и рад стараться. Это он понимает. Ломать – не строить. Тут большого ума не надобно.
Видит жолезный городовой – плохо дело. Не справиться ему с такой махиной. Пустился он бежать. А истукан ну палить! Чуть всю башню алхимическую не порушил. Хорошо, истукан на лестнице споткнулся, по неуклюжести. Убег Жолезный городовой. А внизу его уже стража дворцовая встречает. Бердышами – алебардами тыкают. Сбежались на шум, зная что в самоволке жолезный Городовой. Некоторые конечно робеют. Да и не дело это – своего сослуживца за прогул убивать! Ну в карцер посадить на пару деньков, ну плетей отвесить. Помяли его приизрядно. Да и супостат шрапнелью зацепил.
Не смог бы наш герой спастись, да помогла добрая душа. Состояла при егойном полку – баба-ключница. Люсей звали. Ей одной командир ключи от сейфоф доверял. Так как баба в отношении хранения ключей от кабинета со спиртным, любого мужика куда надежнее. Она одна узнала в Жолезном городовом Микиту Алексеича. И раньше она к нему симпатию питала. И тут пожалела. Спрятала в телеге с сеном и от погони вывезла. А куды ехать шоб не нашли? Знамо куда – в избу разбойную. Место глухое, а разбойники по тюрьмам посажены. Уложила баба Люся жолезного городового в уголке. Сена подстелила чтоб поудобнее. Кашки сварила детской, на молоке. Не ест Жолезный городовой каши. Думу думает. «Дай ко мне Люська отвертку какую, аль плоскогубцы. Забрало мне помяли. Надобно выправить, а то обзору нет совсем.» Нашла ему баба Люся клещи. А как снял Жолезный городовой забрало, так и обомлела. Точно он — Микита Алексеич. Токма очень бледный. Да усы без уходу обвисли. И в затылке пластина металическая с крышечкой, через которую воспоминания вынуты. Рассказала ему баба Люся кто он таков. И про Жону его, и про деток рассказала. Закручинился Микита. Помнить их – не помнит. Нету воспоминаний. А сердцем – чувствует.
А атаман то с разбойниками из карцера сбежал, общей суматохой воспользовавшись. А как сбежал, так к Акопу явился с жалобой. «Мол чегойто вы тут жолезных стражей понаделали? Договаривались одно, а тут совсем другое получается.» А и Акоп на разбойника сердит. «Выдал ты меня жолезному городовому, ой выдал! Ну да прощу я тебя, коль службу мне сослужишь. Вота тебе пушек турецких. Пойди со своими ребятами и жолезного городового изничтожь. Тоже мне он как кость поперек горла. А найдете вы его по следу масляному. Видать повредился. Масло то и подтекает.»
Тако разбойники и сделали. Вышли по масляной дорожке к избе злополучной. И ну ее из пушек обстреливать! Нешуточная была битва. Но меткости у разбойного люда никакой. А с пушкой, с ней сноровка нужна. Выучка солдатская. Победил Жолезный городовой разбойников, хотя и не без урону. Ну да шрамы мужчину красють. А вмятины значиццо и Жолезному городовому – что знак доблести.
Тут уж Жолезный городовой снова во дворец отправился. Да не тайком, а при свете дня, не скрываясь. Ибо тому за кем правда, скрываться не нужно. И никто ему в том препятствий не чинил. Ни стража, ни друзья его служивые. Признали Микиту Алексеича. Токо истукан паровой у ворот дворца встретил. «Уходи» – говорит – «по добру, по здорову!» Ну да и с ним у Жолезного городового разговор был коротким. С божьей помощю и удалью молодецкой одолел его Жолезный городовой.
Входит в главную залу. А там Царь с ениралами да придворными столоваться изволят. Обедают. Акоп алхимик тоже тут, по правую руку от царя, в новом кафтане. Кланяется Микита царю батюшке. Ениралам честь отдает по уставу. «Разрешите, мол, слово молвить.» «Молви, голубчик» – дозволяет царь. «Ведомо мне» – докладает Микита – «что во дворце вашем угнездился предатель и турецкий шпиен. Это – алхимик Акоп.» Удивились царь да ениралы. Как же это, шпиен! А где, мол, доказательства!? «А доказательство в том» – говорит Микита Алексеич – «мое честное слово. Вот вам крест.» И крестом животворящим себя осиняет." Смекнул Акоп что дело плохо. Вытащил из рукава кафтанова пистоль. «Не сметь меня арестовывать!» — кричит. Ениралы растерялись от такого дела, а царь под скамейку для сохрангности своей сиятельной персоны забился. И оттудова кричит – «Разжалован ты подлец из царской службы! И чина, кафтана со всеми милостями тебя лишаю, змеюка!» А Жолезному городовому того и надобно. Без зазрения совести хватает он бывшего придворного алхимика, да в окошко с огроменной высоты и выкидывает.
«Как звать тебя, голубчик?» – спрашивает царь, из под скамьи вылазя да отряхиваясь…