Пафосный рассказ с поправками и небольшим продолжением

Тапки, яд можете предлагать смело Если вам понравиться — будет ещё+)
Итак...

Сигизмунд ненавидел это время. Время давки в вагонах метро, которая утопала в дыму локомотивов, время яростной торговли на рынках, когда людское месиво брызжет слюной и едва не дерется за очередной кусок протухшего мяса, время активности ловких карманников и сладких позывов проституток, которые удачно возвышались над толпой и призывали богатых и похотливых мужчин, даже прибегая порой к телепатии. Сигизмунд едва не потерял цилиндр на мостике через пласт железнодорожных путей и выругался так громко, что несколько утончённых дам, непонятно как оказавшихся здесь в этом потоке людей спешащих на платформу, посмотрели в его сторону. Одну из них он уже видел раньше – это была дочь господина Стедвика, держателя локомотивного депо. Она была красива и вместе с этим очень проста в чертах лица. Не будь Сигизмунд пассивен в поиске своей невесты, он бы непременно обратил свой взор в её сторону, но он в очередной раз спрятал глаза и зашагал прочь. Сам он был среднего роста, северных кровей и мизантропического нрава. Ему трудно давались отношения с людьми и он ненавидел их за это ещё больше, хоть и продолжал упорно считать, что это лишь психическое отклонение, а не жизненное убеждение. Сигизмунд был управляющим доходного дома товарищества «Резерфорд и Тришин» и сейчас направлялся в отпуск. Билет в отдельное купе второго класса он приобрёл ещё за месяц до дня отбытия поезда и один из первых прошёл в вагон. Одиночное купе с круглым окном, электрическая лампа над дверцей в коридор… Сигизмунд любил путешествовать, хоть ему это удавалось редко и в основном на омнибусах. На его душе был мрак, вызванный постоянными жизненными неудачами, будто порождёнными неведомым проклятием. Он лег на кушетку так, что бы смотреть в окно. На платформе было много людей… Благородные дамы, носильщики в красных мундирах и синих кепках, нищие пассажиры вагонов в конце состава… Сигизмунд устало бросил взгляд на часы, что были установлены на ажурном столбе в самом центре видимой из окна платформы – без двадцати пять…
Сигизмунд достал газету… Она была куплена сегодня утром и уже успела устареть до полудня, но была не прочитана. Аккуратные печатные буквы извещали о дебатах в окружном муниципалитете, очередном зверском убийстве на алее Лонг-Хенд и…
«Крушение поезда недалеко от Дёти-Хиллс. Масса раненых, ещё больше пропавших без вести!» «Полная чушь!», подумалось Сигизмунду «Как можно пропасть без вести в катастрофе около миллионного города?» Было ещё несколько статей, главным образом про ситуацию на войне в Европе, очередном обвале на бирже Вест-Вёрджин и новом изобретении Эдварда МакГилла…
Ровно в пять, поезд тронулся… Тяжёлые колёса состава крутились всё быстрее, а паровоз с необычной обтекаемой и закрытой со всех сторон кабиной и окнами, похожими на плачущие глаза, изрыгая дым и пар тянул за собой четырнадцать пассажирских вагонов, два «ресторана» и четыре почтовых прицепа. Рельсы очень скоро слились только в две колеи и бедные дома с заводами-гигантами сменились пейзажем осеннего леса. Сигизмунд задремал. Ему снилась какая-то девушка-ворона… Он вёл её сквозь бетонный коридор в котором росли отталкивающие и в тоже время прекрасные растения. Затем спутница привела его в комнату с винтажной обстановкой и подарила ножницы… Сон оборвал смех в вагонном коридоре. Сигизмунд сел и пустыми глазами уставился в окно. Северо-запад Христианских Штатов Америки мелькал за стеклом. Последний кризис здорово потрепал экономику — брошенные фермы и шахтерские городки нагоняли тоску, ежечасно появляясь в поле зрения Сигизмунда. Тот был в своих мыслях. Последние несколько недель он только и делал, что жалел и ругал себя одновременно. Отыскав в кармане купюры в 50 и 20 талеров (объединённой валюты ХША и Администрации Вест-Вёрджин) он направился в бюджетный вагон-ресторан. Миновав два перехода, и дважды едва не оглохнув от шума в тамбурах он купил не слишком прожаренный стейк и пинту «ирландского» тёмного. Устроившись за маленьким деревянным столиком, он принялся трапезничать, изредка оглядываясь на бедную семью из седой матери, одноногого отца и четырёх голубоглазых девочек лет 10-ти. Одна из них, в более чем скромном наряде посмотрела на Сигизмунда голодными глазами, но улыбнулась, чем посеяла в мыслях Сигизмунда смуту. Он невольно подумал, что помочь им парой звонких монет не так уж и расточительно, но через секунду прокрутив варианты развития событий, решил воздержаться от благородного деяния, испугавшись, что все в вагоне начнут вымаливать у него подаяние. Кандидатов было в изобилии. Слишком уж бедными стали простые люди. «Как у них ещё на билеты хватает?» — спрашивал себя Сигизмунд, старательно пережёвывая пищу. В скором времени Сигизмунд вернулся в своё купе. Его ждал сюрприз.
— Вы кто?! – тихо изумился он при виде незнакомки, сидевшей на его месте.
Незнакомка была в дорожном женском платье тёмных тонов, преимущественно коричневого и серого. На её глазах красовались явно самодельные, но добротные окуляры, которые она тут же сняла. Её лицо альпийского происхождения и тёмные с рыжим отливом волосы до плеч в аккуратной укладке показались Сигизмунду знакомыми.
— Ой, простите, сэр… Я Устина, Устина Клайвен.
— О-очень приятно, миссис Клайвен. Сигизмунд Каунт.
— Простите за вторжение, но я не могла не зайти!
— Что-о? То есть я…
— Да! Вы же тот самый Каунт, остановивший беспорядки в Элизабеттауне?
— Да, думаю я…
Она благоговейно притихла и тут же продолжила:
— Я вас видела на платформе мельком. Потом всё же узнала у кондуктора номер вашего вагона и купе…
Сигизмунд был шокирован. Первый раз в жизни с ним такое произошло. Юная особа восхищается им. То, что она упомянула случилось год и два месяца назад. У Сигизмунда открылся дар убеждения, и он убедил работников шинной фабрики, единственного предприятия в Элизабеттауне не учинять расправу над семьёй управляющего. Он помнил тот день ясно: дождь, скромные хибары уездного городка, крики красных от ярости рабочих в брезентовых одеждах и погром в холле резиденции, где ему пришлось побывать по работе, свою внятную, но очень боязливую речь. Сигизмунд спасал себя, он ясно это понимал и не считал свой поступок благородным и достойным поощрения. Теперь он узнал девушку. Она была служанкой в том доме, но состояла в близких отношениях с семейством.
— Вы работали там слу… (он осёкся из учтивости) прис… (снова)
Устина звучно рассмеялась:
— Да-да, сэр, именно служанкой! Вам не зачем подбирать более благородное слово!
Сигизмунд облегчённо вздохнул.