Дохтур. Посыльный.

Дыба, довольно ловко для своего уродливого тела бросился из комнаты. Огибая столы и медицинскую утварь, перескочил порог и забухал сапогами по лестнице. За ним заспешил и доктор. Проходя лабораторию, взгляд зацепился за упавшие со стола листки. Отпечаток сапога на бумаге. Какая-то малозначительная деталь интерьера резанула глаз своим несоответствием. Что-то изменилось, но что?
Взвизгнула пружина входной двери и Дыба рыкнул, переходя с инфразвука к нормальным обертонам голоса — «Хто припёрся? Не велено барина беспокоить. Лихомань всех задери …»
Любил он своими испорченными связками пугать посетителей до предобморочного состояния. Доктор отвлёкся и заспешил дальше, только чувство опасности казалось, усилилось. Нащупал ногой нижнюю ступень и по привычке, поднимаясь, отсчитал 17 шагов. Зачем считал? Он и сам этого не знал … привычка. Ступени были легко различимы в темноте – Дыба зажёг в приёмной газовый рожок и беспорядочно колышущиеся тени сменились призмой жёлтого света, падавшей на лестницу. Странно, но посетитель находился в доме. Это был не молодой уже (по местным меркам – жители городка редко когда доживали до 60-ти.), татарин Камиль – посыльный купца Терехова. Испорченный воздух, дрянная водка, блуд и кровосмесительные связи в этом донельзя маленьком обществе воздушного полустанка, где всяк приходился чьей-то роднёй, делали своё разрушительное дело. Посыльный трясся от холода или страха (кто разберёт?). Повторяя одну лишь фразу — «Хозяина быстро-быстро звал. Шибко плохо! Одевайся, ходить сейчас…». Куцая бородёнка тряслась в такт подбородку, словно кто дёргал её снизу.
Дыба, обхватив плечо посыльного похожей на лесную корягу лапой, разворачивал его к выходу, чтобы выпроводить. Корявые пальцы с такой силой сжали руку, что казалось, будто корни дерева прорвали ткань засаленного лапсердака и проросли внутрь. Камилька скрючился от боли, но всё равно пытался вывернуться к доктору, отчаянно голося — «Хозяин быстро-быстро зваааал !» Последние слова перешли в поскуливание, когда доктор наконец произнёс — « Отпусти… как он прошёл ?...»
Дыба разом стушевался, пальцы разжались, занесённая для «прощального» тумака рука опустилась. «Дык я нешто знаю? Я проверял … Уууу! Басурман …». Рука, сжатая в кулак вновь взметнулась вверх и замерла. Ещё один звоночек будто звякнул в мозгу доктора.
«Я иду, жди на улице …», — кивок в сторону посыльного, татарин мелко закивал и потирая плечо выскочил за дверь. Когда он отвернулся, в прищуренных, маслянисто поблескивающих глазках отчётливо читалось злорадное торжество, смешанное со страхом. Доски потолка, лежащие на дубовых переводах, тихо скрипнули. Мыши? Шорох не повторился. Дыба метнулся к низенькому, наглухо зашторенному окну и выглянул наружу. В начинающей сереть тьме что-то шевельнулось и замерло.
Рука потянулась за свежим халатом к вешалке, скрип повторился. Резко развернувшись, доктор прошёл в кабинет, взял с тумбочки саквояж с инструментами, немного подумав, запихнул в карманы несколько продолговатых предметов, иньектор, с сомнением посмотрел на «дамский» браунинг, лежащий на дне ящика стола, не трогая его, задвинул ящик. Подойдя к маленькому, вмурованному в стену сейфу, быстро набрал код на замке. Открывшаяся с мелодичным звоном дверка отошла в сторону. Пальцы нащупав несколько ампул, привычно воткнули их в «патронташ» на запястье. Небольшая стопка бумаг осталась на месте. Указательный палец вжал кнопку часового механизма с тихим щелчком в стенку сейфа. Окинул взглядом комнату, дверца захлопнулась. Теперь, если хозяин не придёт и не отменит команду, через несколько часов – пиропатрон в мелкий жирный пепел превратит все документы, доктор исчезнет, «человек без прошлого» вновь займёт его место.
Направился к двери, бросив на ходу помощнику — «Если не вернусь к утру – активируй установку и уходи …» — Барин, не ходи! Чую, добрались они! Погубят лихоимцы … — Обойдётся, не впервой … — Дык я с тобой, не бросай, барин!.. – Нельзя тебе, сам знаешь … установка … понял?.. Отрывистые фразы с трудом прорывались через стиснутое спазмом горло. Дыба тихо завыл, но от двери отошёл. Несколько лет назад произошёл случай, после которого Дыбе было запрещено выходить в город, появление на людях могло привести к неприятным последствиям и погубить всё дело.
Дворовая девка Наталья, не отличавшаяся строгостью нрава и недоступностью в амурных делах, понесла о «по пьяному делу» от кого-то из приказчиков. Понятное дело, что пришлось скрывать сей казус от охочего до «перемывки косточек», «общественного собрания». Живот рос, пошли пересуды, ухажоры исчезли с горизонта, как будто смело их тряпкой с кухонного стола … кому хочется байстрюка кормить? Когда же пришла пора рожать, вконец «загрустившая», отправилась к повивальной бабке. На беду, в ту пору Дыба возвращался из кабака сильно подвыпившим в усадьбу. Увидев его зверовидную личину, девка от страха села прямо в канаву, где с ней случился обморок. Ребёнок увидел свет на несколько дней раньше срока.
Очнувшаяся «мамаша» завизжала и поползла прочь, подметая своими юбками грязь обочины. Маленький, сморщенный комочек плоти в руках Дыбы легко помещался в его огромных ладонях. Пуповина, перерезанная засапожным ножом, упала в пыльную траву. Ребёнок наконец, сдавленно пискнул и спустя мгновение, громко закричал, разевая беззубый рот. Лицо младенца и без того сморщенное как печёное яблоко, обезображивала вертикальная щель, поделившая верхнюю губу пополам. Такую картину увидели, собирающиеся к месту события люди. Бьющаяся в истерике девка, Дыба, держащий в одной руке безобразного ребёнка с «заячьей губой», в другой – окровавленный нож немалых размеров. Собравшаяся толпа отпрянула назад и в стороны. Мужики похватались за топоры, вилы и другие предметы, которые даже с трудом можно было посчитать за оружие. Бабы попрятались за их спины. Ополоумевшая девка тут же закричала, что это Дыба во всём виноват. Это он её «снасильничал», а потом запугал до полусмерти и назад ей этого «выродка» не надобно! Дыба непонимающе пялился то на младенца, то — на толпу, то — на девку. Несколько городовых, прибежавших довольно быстро на крики, начали теснить людей, хотя по их лицам было видно, что, не будь на них мундиров – они сами бы встали на сторону толпы, кипящей «праведным гневом». Дыбу препроводили под охраной в усадьбу (хорошо хоть не в кутузку – имя доктора всё же внушало некоторое уважение, не позволявшее провести самосуд прямо на площади). Потребовалось много усилий, чтобы успокоить народ. Ребёночка признали мертворождённым и отдали доктору, а девку срочно женили на молчаливом бобыле преклонного возраста, отправив на дальний хутор до конца дней своих. Дыбе было запрещено появляться в городе хоть с сопровождением, хоть без него. Прошло почти четыре года, но запрет не сняли, опасаясь беспорядков.
Выйдя на крыльцо пристройки, доктор быстро окинул взглядом горизонт. Сентябрьская ночная мгла, когда протянув руку, не видишь пальцев, а звёзды, скрытые густым одеялом низких облаков не дарят остывающей земле своего света, начала редеть. Будто густая кисея, прорванная всполохами ламп прожекторов в дальнем портовом ангаре. Жизнь хоть и затихала там в ночные часы, но не прекращалась полностью. Цепочки газовых фонарей на центральной улице городка, что притулился к порту и тем кормился, похожие на редкие мутные бусы поддельного жемчуга какой-нибудь цыганки. Несмело свистнула птица в кустах боярышника и тут же умолкла, будто испугавшись будить округу. Звякнули вёдра у рано вставшей крестьянки где то на выселках. Вдалеке, будто передавая эстафету, начали драть горло петухи. Какая мирная картина … на пределе видимости, на фоне серой дымки тумана, мелькнула тёмная фигура, затем ещё одна.
«Дилетанты, не могли послать кого получше, обидно даже»,- пробормотал доктор. «Чито?»,- Подпрыгивающий от нетерпения посыльный что-то услышал и теперь заискивающе заглядывал в глаза. «Пустое, голубчик !» — изобразил улыбку доктор и, стянув перчатку, хлопнул по плечу провожатого. «Ай, шайтан !»,- татарин взвизгнул, потирая плечо, «Зачем дирёсся, барина ?!? Моя сюда идти, твоя – иголка тыкать !..». Но увидев улыбку, схожую с оскалом на лице врача, испуганно вжал голову в плечи, отошёл на всякий случай подальше. Начал бормотать что-то, перемежая речь тихими неразборчивыми ругательствами. Затем просеменил по дорожке, выскочил за калитку, показывая знаками, что следует идти за ним. Доктор не оглядываясь двинулся, слегка опираясь при ходьбе на толстую дорожную трость с резным набалдашником. В дверях стоял Дыба, всё ещё тихо подвывая, провожал взглядом, будто прощаясь с хозяином навсегда. Затем дверь захлопнулась, послышался приглушенный лязг засова, скрежет чего-то тяжёлого по половицам. Дыба готовился к встрече незваных гостей. Щемящее чувство сжало сердце в груди будто рука в толстой волосяной рукавице. Доктор понимал, что это бесполезно, его самого выпустили, значит нужен живым, а Дыба … ему не суждено …
За распахнутой калиткой стоял посыльный. Пустынная дорога спускалась с холма, на которой стояла усадьба, к городку, всё ещё утопавшему во тьме сумерек, которые впрочем быстро рассеивались. Экипажа или, на худой конец – брички, не наблюдалось. Это что же – пешком идти? Камилька, загребая растоптанными сапогами дорожную пыль, отбежал немного и вновь обернулся, призывно махая руками. Следы его косолапых ног проступали на дороге – там, где дорожная пыль была потревожена на фоне прибитой утренней росой корочки грязи. Чуть дальше были видны встречные следы, прошли трое, за несколько десятков метров до калитки две цепочки из них обрывались. Будто бы уронив перчатку, доктор наклонился, внимательно разглядывая чёткий отпечаток сапога, с силой вдавленный в пыль, перед тем, как его обладатель сошёл (точнее – спрыгнул) на обочину. Крестообразные гвоздики на подошве … память услужливо подсказала – именно такие были на отпечатке поверх листка, что так зацепил взгляд в подвале.
Незримая картинка головоломки полностью сложилась в мозгу…