Делириоген.

Лето. Поздний вечер.
Солнце стоит уже почти над самым горизонтом, и его лучи, пробиваясь сквозь пыльные стёкла, окрашивают стены скромного кабинета на восьмом этаже здания Министерства Общественного Спокойствия в тревожный кроваво-красный цвет.
Сонная одурь. Спокойствие. Тишина…
Звонок.
Негромкий, но резкий металлический звук разбудил задремавшего было в кресле за столом узколицего человека, облачённого в тёмно-синий полицейский мундир. Он встрепенулся, развернул к себе торчавший из столешницы медный раструб переговорной трубы, взял с подставки эбонитовый наушник и поспешно прижал его к уху.
-Кхе-кхе. Восемьдесят седьмой кабинет слушает!
-Господин полковник! Заключённый номер 749-А по вашему приказанию доставлен!--сообщил наушник мелодичным голосом секретарши.
-Хорошо. Распорядитесь препроводить.

***

Лето. Поздний вечер.
Солнце уже наполовину заползло за горизонт. Скоро придётся зажечь свет.
В скромном кабинете на восьмом этаже здания Министерства Общественного Спокойствия, за столом, друг напротив друга--двое.
Следователь буравил пристальным взглядом вынужденного гостя своего кабинета. Исхудалый, небритый; всклокоченные волосы, отсутствующий взгляд… Да, одиночная камера никого не красит. А ведь ещё пару лет назад он был совсем другим--полным сил здоровяком, на лице которого постоянно играла добродушно-рассеянная усмешка. И носил он не полосатую тюремную робу, а мантию профессора. Или рабочий халат. Или фрак. Всё зависело от ситуации…
-Кхе-кхе… Позвольте представиться: полковник Эдвард Рольсен, следователь первого класса Его Императорского Величества Министерства Общественного Спокойствия. Назовите ваше имя.
-Вы и так прекрасно знаете, кто я,--отозвался заключённый. Голос у него был глухой и надтреснутый.
-О, простая формальность,--полковник Рольсен вежливо улыбнулся.--Я имею честь видеть Вольдемара Хальбарда, четырнадцатого герцога Вальца. Добрый вечер, ваша светлость.
Полицейский подался вперёд, склонил голову набок и несколько демонстративно прищурился, приглашая собеседника ответить. Но его светлость четырнадцатый герцог Вальц не соизволил удостоить вниманием приглашение к диалогу. Он всё так же неподвижно сидел себе на стуле для посетителей; и лицо его было всё так же бесстрастно; и его пустые глаза по-прежнему созерцали одному лишь ему видимые таинственные дали…
-Аристократ-анархист...--Эдвард снова соорудил на лице улыбку, на сей раз не вежливую, а слегка сочувственную.--Странно, не правда ли? Право слово, мне искренне жаль видеть отпрыска столь высокого рода, происходящего от потомков предыдущей императорской династии, оказавшегося в столь прискорбном положении.
-Сын бедного фермера, верно служащий тем, кто называет таких, как он, хамами, холопами и быдлом,--довольно-таки равнодушно отозвался Вольдемар.--Странно, не правда ли? Бросьте. Кем я был в этом самом высшем обществе? Белой вороной.
Нервный тик на секунду перекривил лицо полковника Рольсена. Впрочем, он сумел быстро укротить эмоции.
-Кхе… Простите. Скажу тогда так: мне искренне жаль, что в столь прискорбном положении оказался столь значительный учёный. Гений. Светило мировой науки. В двадцать пять лет--профессор; в тридцать--академик… Рекорд, однако! Да, кстати. Я читал ваши книги. Вы же не только двигали вперёд науку, но и популяризировали её. Разъясняли нам, неграмотным, что к чему. И я кое-что запомнил. Например...--следователь прищёлкнул пальцами,--Вы как-то упоминали своего младшего брата, которого угораздило вызвать на дуэль вашего же старинного приятеля. Вы тогда напоили их обоих, чтобы предотвратить ненужное кровопролитие--и вас потом осенила поистине замечательная идея: а что, если придумать новый боевой газ… Газ, от которого люди не задыхаются, не кашляют и на покрываются язвами, а сходят с ума? Вражеские солдаты радостно ловят фиолетовых страусов--а из наших окопов выходят санитары в противогазах, пакуют их в смирительные рубашки и грузят в паромобили. «Делириоген». Так, кажется, вы называли это вещество?
-А дальше вы читали? Дальше я писал, что такие вещи никогда не найдут боевого применения. Представьте толпу психов с оружием…
-А если они перестреляют друг друга?
-Если бы да кабы...--Вольдемар глубоко вздохнул и потёр виски.-- Послушайте. Хватит ходить вокруг да около. Я же вижу, куда вы клоните. Тюремщики--тоже люди. Им запрещают разговаривать со мной, но они болтают друг с другом, а я слушаю и анализирую. Как я понял, за те пять лет, что мне пришлось отдыхать на этом курорте, дела в стране стали совсем плохи. Верхи--всё так же богатеют; низы--всё так же нищают… А тут ещё и падение мировых цен на уголь и железную руду! Массовые аресты недовольных ничем не помогли--и год назад правительство решило, успокоения волнующихся масс ради, развязать такую, знаете ли, маленькую победоносную войну. А война-то оказалась совсем не маленькой и не победоносной. Судя по всему, коалиция с каждым днём всё крепче берёт наше вечно пьяное императорское величество за царственные ягодицы. Имперскую армию лупят в хвост и в гриву на всех фронтах; солдаты не понимают, за что им драться--и дезертируют; в тылу--стачки и бунты. Ну а газетчики всё громче и громче орут о некоем таинственном «оружии возмездия», которое непременно принесёт нам победу. Да вот только--кто будет его создавать?
Аристократ-анархист выдержал небольшую паузу, а затем откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди, усмехнулся, подмигнул собеседнику--и подытожил, на редкость язвенным голосом:
-Уж точно--не я.
-Или вы не патриот?--быстро проговорил следователь.
-Если понимать под патриотизмом безудержное поклонение венценосному алкоголику на троне, его насквозь продажным министрам и тупым болтунам, что заседают в парламенте,--то да: я--не патриот. Я--анархист. И я от всего сердца желаю поражения правительству, доведшему народ до столь похабного состояния.
-Когда вражеские войска войдут в столицу--вам будет не до…
-Поменьше пафоса, полковник. Не сдерживайтесь. Начните уже наконец мне угрожать. Припугните меня… например, смертью. Знаете ли, после пяти лет в одиночке я восприму гильотину как величайшую милость.
-Угрозы… Фу, какое варварство! Ваше светлость, на дворе тридцатый век. Эра гуманизма. Мы можем вам кое-что предложить…
-О да! Пресловутое «предложение, от которого невозможно отказаться»! И как же оно прозвучит в вашем исполнении?
-Свобода.
-Разумеется, под вашим надзором?--Вольдемар коротко хохотнул.--За мной будут постоянно ходить как минимум десять шпиков? Даже в сортире уединиться не дадут? Благодарю покорно; я уж лучше тихо сгнию в уютном каменном мешке.
Полковник Рольсен принялся несколько рассеянно постукивать пальцами по крышке стола.
-Скажите...--бросил он в сторону, эдак небрежно,--Вы ведь женаты? И у вас есть дети? Если я ничего не путаю--близнецы, брат и сестра…
-Хочу ли я их увидеть? О да! Я с радостью придушу и змею, и змеёнышей. Если вы дадите мне такую возможность, то я, пожалуй…
-Вас обманули.
Вольдемар на миг прикрыл глаза.
-Простите?..
-Вас. Обманули. Ни ваша супруга, ни ваши дети не доносили на вас. Записи, которые вам давали послушать на допросах--подделки. Голоса ваших родных имитировала специальная машина.
Следователь достал из ящика стола пухлую папку, обтянутую потёртой коричневой кожей, и подал её собеседнику.
-Вот. Возьмите. Это их письма. Они все эти годы писали вам, но тюремная цензура не пропускала послания. Возьмите--и ознако…
-А… почему я должен вам верить? Одна машина сымитировала голоса--значит, другая машина вполне сможет сымитировать почерки.
-Ознакомьтесь. Пожалуйста.
Герцог Вальц протянул было руку--медленно, осторожно, словно намереваясь не взять безобидную папку, а схватить ядовитую змею… Протянул--и сразу же резко убрал её за спину. И лицо его--изменилось. Вроде бы ничего особенного: чуть сузились глаза, чуть сжались губы, чуть резче обозначились скулы--но следователю стало страшно, и он начал судорожно нащупывать ногой скрытую под ковром кнопку вызова охраны.
-Это… Подло!
Одним лишь пресветлым богам ведомо, как полковнику Рольсену удалось в ответ на безумный выкрик усмехнуться и произнести учтивым голосом:
-Не подлее, чем устраивать взрывы и распространять противоправительственные листовки. Между нами есть что-то общее--не так ли?
Он встал с кресла, давая собеседнику понять, что встреча окончена.
-До свидания, ваша светлость. Возьмите папку. Почитайте… на досуге. Мы увидимся через неделю--и я надеюсь, что вы примете верное решение…

***

Лето. Ночь. Лаборатория.
Тихо гудит вентиляция. Пыхтит паровой мотор вакуумного насоса.
Высокий худощавый мужчина в прорезиненном брезентовом комбинезоне стоит перед вытяжным шкафом и, внимательно прищурившись, наблюдает за маслянистыми каплями, мерно падающими в приёмную колбу из аллонжа ректификационной установки. Он бормочет себе под нос--тихо-тихо, чтоб не услышали жандармы, стоящие у дверей:
-Безумие… Будет вам--безумие. Смирительных рубашек-то хватит?

***

… Хочешь жить--умей вертеться. Это мне ещё бабушка говорила. Умная была тётка, мир её праху. «Вертеться» мне пришлось с раннего детства. Папаше на фабрике оттяпало руку шестернёй; работать он больше не мог, и всё время проводил в кабаках, пропивая пособие по инвалидности; мать непрерывно водила домой любовников… И конечно, им обоим было на меня чихать с присвистом. Так кто--я с детства оказался предоставлен сам себе. Целый день--на улице. Хорошо хоть нашлись добрые люди, объяснили, что к чему: как понять, где у кого лежит кошелёк; как этот кошелёк вытащить; как потом слинять…
Вот так я и жил. Долго.
А потом--началось. Стал народ нищать. Вытаскиваешь кошелек, открываешь после, а внутри--всего пара мелких купюр. И так каждый день. Ну разве так можно?!
Хочешь жить--умей вертеться. Мне пришлось воровать ещё чаще. И в конце концов я попался. Абсолютно честный и беспристрастный механический судья в полном соответствии с законами прописал скромному карманнику три года тюрьмы.
Ладно,--подумал я тогда. Во всём есть положительные моменты. Ну да. Тюрьма. Но зато мне на три года гарантированы крыша над головой и ежедневное питание. А если в камере будут политические--непременно попрошу их научить меня грамоте.
Эх, надежды… У богини судьбы имелись насчёт меня особые планы.
Я отсидел всего половину срока. И вот однажды нас подняли прямо посреди ночи, посадили в поезд, и повезли куда-то. Ехали мы ровно десять дней. А уж когда приехали…
В общем. Вытолкнули меня из вагона; оглядываюсь я по сторонам… Мать моя женщина! Вот она--задница мира! Солнце в зените; жарища--хоть кожу с себя снимай; вокруг--степь, плоская, что твой бильярдный стол; палатки; ограды из колючей проволоки да вышки с пулемётами. Построили нас; откуда-то появился краснорожий жиробас в генеральском мундире с таким количеством медалей, что у меня аж руки зачесались, и начал вещать: кем вы, дескать, были раньше? Помоями цивилизации! А теперь вы--солдаты имперской армии! Его величество в милосердии своём дарует вам возможность искупить грехи! Слава императору Карлу Восьмому! Ура!
Н-да. Я, конечно, знал, что началась война. Но я и предположить не мог, что всё настолько плохо, чтобы арестантов гнать на фронт.
Космическое гадство.
Сбежать? Можно…
Но--куда? Голая степь вокруг; ни еды, ни воды.
Нет; один наш--попытался. На следующий же день. Его поймали и перед строем сожгли из огнемёта. Как он кричал…
Н-да.
Что было дальше?
Нам выдали форму и оружие, кое-как объяснили, чем приклад винтовки отличается от ствола, на что надо нажимать и как эту штуку держать, чтоб попасть во врага, а не в соседа по строю. Через неделю после нашего прибытия в тренировочный лагерь (так это гадское место называлось) прилетели дирижабли. Огромные. В военной раскраске--сверху пятнистые, снизу серо-голубые. Десантные, судя по гондолам в половину корпуса. Минута на сборы; удар прикладом по спине--прощальное благословение от охранника, и--всё. Прощай, земля. Полетели.

Десантный отсек--дюралевый гроб сорок метров на десять и два в высоту. Из-за стен доносятся басовитое жужжание винтов, шипение пара, какие-то крики, а время от времени--глухие звуки взрывов. Должно быть, зенитки работают. Линия фронта близко. Воняет. Кто-то уже обделался.
Я сижу на полу. Поспать бы… Но нет; одна мысль ползает по извилинам мозга, щекоча его холодными лапками: почему? Зачем мы понадобились? Не в средние века живём; есть же всякие дирижабли, паровые танки, боевые газы… Да, кстати. Газы. При посадке я услышал краем уха кусок разговора двух военных. Они обсуждали какой-то новый газ, который «получился слишком мощным, и мы лишь недавно нашли ему подходящее применение».
Почему?
Может, потому, что…
Я не успел додумать. Дирижабль тряхнуло, и пол ушёл из-под ног, и кто-то крикнул: «Снижаемся!», и кто-то крикнул: «Молитесь!»…
А из вентиляционных отверстий под потолком повалил белёсый туман.
Да, кстати. Газы…
Газы!!!
Сладковатый запах выворачивает нос наизнанку… Гады! Сволочи! Ублюдки! Так вот вы что затеяли! «Его величество в милосердии своём»… Лжецы! Хотели казнить--так просто расстреляйте, не издевайтесь! Мрази! Душу вашу… раз десять… Палачи кровавого режима… Убью! Где винтовка?! Покажитесь! Идите сюда!!! Убью! Толчок… Что это? Приземление? Плевать! Где вы?! Выходите на бой!
С грохотом падает на землю боковая дверь десантного отсека, и солнечный свет бьёт по нашим глазам.
Так вот вы где, ублюдки! Показались-таки!
Убивать!
Убивать!!!
Убивать!!!