Универсуум. Глава первая

Глава первая.

Снаряды сыпались на город уже пять дней подряд.

Уродливые силуэты гигантских линкоров появились на горизонте в понедельник. Это случилось в полдень, аккурат в тот момент, когда заговорили большие колокола на городской ратуше. Они отбивали гулкие удары каждый день ровно в двенадцать, но в этот день звонкая бронза звучала как набат.

Механические посланцы преисподней явили себя так, словно действиями огромных машин руководил талантливый режиссер. Для завязки интриги с самого утра море не заиграло мягкой лазурью, как это обычно бывало в яркий летний день. С трудом вскарабкавшееся на небосвод солнце выглядело тусклым и больным, а его лучи лишь подчеркивали темную хмарь на горизонте, будучи не в силах ее разогнать. Казалось, ночь не ушла окончательно и вдали над морем клубилась тьма. Потом в сумрачной дали начало разгораться зловещее зарево. Багровые просверки подсвечивали туман изнутри, становясь все ярче, все ближе. Над морем как клякса стало расползаться облако черного жирного дыма. Притихший город вслушивался в нарастающий гул, стуки и металлический скрежет, неотвратимо приближающийся со стороны моря, и всем было не по себе. Тянулись минуты, складываясь в часы тревожного ожидания, и вот — вуаля! Грязные тюлевые кулисы расходятся и взору зрителя явлены главные герои драмы.

Большинство жителей города никогда раньше не видели таких больших кораблей — уютная городская бухта всегда служила пристанищем лишь для рыболовных шхун и элегантных яхт. Самым крупным гостем порта до сих пор был клипер “Солнце Эреры”, который приходил пятнадцатого числа каждого месяца с грузом пряностей, фруктов и тканей с Южного Мыса. Линкоры были слишком большими для бухты, и слишком угрожающими, чтобы не разрушить тихий уклад приморского городка. Всем сразу стало ясно — от появившихся незваных гостей добра не жди.
Обладающий воображением и желанием его применить мог бы с легкостью представить себе, что эти темные далекие силуэты — три новых уродливых острова, которые поднялись, облепленные липкой тиной и усыпанные раковинами моллюсков, со дна морского в городской бухте. Из многочисленных труб курился черный жирный дым, алые всполохи бросали на воду зловещие блики, и выходило, что это не просто острова, а дремлющие вулканы.

Неторопливо приблизившись, три монстра сбавили ход и стали на рейде ввиду города. Пару часов линкоры ворочались среди волн, разворачиваясь бортом к берегу и устраиваясь поудобнее, по их бронированным бокам сновали уродливые механизмы, метались вверх-вниз по мачтам разноцветные вымпела. До набережной донесся протяжный грохот, с которым исполинские цепи потянулись из проржавевших клюзов вслед за ринувшимися вниз якорями. Огромные металлические тела то и дело окутывались клубами пара или дыма и до притихшего в тревожном ожидании города доносилось змеиное шипение и звон шестерен — поршни паровых машин разворачивали орудийные башни к берегу. Потом линкоры замерли. А еще через минуту принялись палить.

Они стали стрелять по очереди — левый, центральный, правый. И снова — левый, центральный, правый. И опять… Каждые полчаса в недрах одного из этих проржавевших левиафанов скрежещущие цепи транспортеров поднимали из бездонных трюмов огромные снаряды и механические рычаги заталкивали их в двенадцать пушек, расположенных в четырех орудийных башнях. Потом был залп. Двенадцать стволов извергали из себя снаряды одновременно, и от этой мощи казалось, что море в страхе отшатывается от борта линкора и сама ткань мира разрывается со страшным грохотом. Взрывная волна от залпа выдавливала огромную яму в воде, и заставляла многотонную тушу линкора заваливаться на противоположный борт, зарываясь в воду по самый край. Ужасный железный остров окутывался густым облаком дыма, подсвеченным багрово-красным — начиналось извержение, несущее горожанам смерть и страдания.

Если бы кто-нибудь взялся за труд присмотреться к линкорам попристальнее и использовал бы для этой цели бинокль, то смог бы рассмотреть огромные квадратные раструбы рупоров на мачтах. Густой морской воздух услужливо доносил до города вой, скрежет и вопли боли и ужаса. Слабому духом легко могло показаться, что трюмы линкоров — это небольшие филиалы ада, где томятся души нечестивых грешников, обреченные на нечеловеческую муку. Вполне возможно, что так оно и было — кто знает. До сего времени никто не мог похвастаться тем, что побывал на линкоре и вернулся на благословенную твердь живым. Производимая монстрами какофония была слышна в городе постоянно и преотлично, она звучала утром и днем, вечером и ночью. Очевидно, что эта пьеса нечистого трио была призвана заполнить паузы между громом залпов и совсем не добавляла горожанам оптимизма. Впрочем, именно для этого она и игралась.

Раскалённые сгустки злого железа и тола, исторгаемые жерлами чудовищного калибра, методично разрушали город. Угроза неминуемой, а главное – внезапной и неожиданной гибели обтягивала город туго натянутой пленкой. Каждый миг мог обернуться свистящим воем с неба, который нес насильственное освобождение от бренного существования. Гром далеких выстрелов не успевал за летящим снарядом и совершенно терялся в грохоте, с которым рушились те дома, чей жребий выпал на этот раз.

Вражеской авиации не было. Видимо, просто потому, что в ней не было нужды. Город и без участия крылатых демонов находился под постоянным давлением и медленно, но верно стирался с лица земли. Линкоров для этого вполне хватало.
В свою очередь, у защитников города авиация была — десяток отважных аэропланов сделали несколько кругов над Главной площадью под восторженные вопли горожан. Блестели дула пушек и пулеметов, хищно выглядывающих из крыльев и корпусов. Развевались белые шелковые шарфы пилотов и усатые франты махали из своих кабин ликующей толпе руками, одетыми в брутальные краги. Толпа знала и любила своих героев — вот красно-зеленый аэроплан весельчака и балагура барона Сирте, вот Пунт Усатый на своем Буревестнике, а вот и черно-багровый вытянутый силуэт Гадюки, принадлежащей задире, бретеру и гуляке Бошу Си Эконор. Пузатые, но от этого еще более стремительные разноцветные самолеты, украшенные эмблемами и гербами, еще некоторое время проделывали в воздухе разнообразные пируэты и кульбиты. После этого они покачали крыльями, отягощенными многочисленными бомбами и ракетами, и отправились в сторону вражеского флота. Они улетали, уменьшались в размерах, становясь сначала стрекозами, потом — черточками, затем — клочками черного дыма на фоне багрового закатного неба. Точно сказать не мог никто, но, скорее всего, храбрые авиаторы не смогли преодолеть и половины дистанции от берега до линкоров. Механические чудовища даже не нашли необходимым прервать свое зловещее занятие, чтобы моментально разделаться с нахальными мошками. Ни одного из отважных героев, дерзнувших бросить вызов ржавым левиафанам, горожане больше не видели.

У города были свои войска. Рота прославленной линейной пехоты — братство стойкости и дисциплины, полк улан — прирожденных кентавров и образец доблести — отряд егерей, для которых не было равных врагов ни в горах, ни в джунглях. Все они были в городе и как все остальные горожане, разлетались на отважные и доблестные куски вместе со всеми — безмозглой взрывчатке все равно, кого взрывать. Ни отвага, ни доблесть и выучка ничего не могли поделать с сыпавшейся с небес гибелью.

Приходила союзная подводная лодка. Посмотрела на линкоры, благоразумно воспользовавшись перископом и не показываясь на поверхности. Горожане даже не догадывались о том, что у них появился еще один защитник. Командир лодки здраво рассудил, что раз не знают, значит – не очень-то и расстроятся и что живым трусом быть лучше, чем мертвым героем. Экипаж опустил лодку на максимально возможную в бухте глубину и, скрипя стальным брюхом по грунту, благоразумная субмарина тихонько шмыгнула в открытое море. Если линкоры и видели ее, то отмерили ровно столько презрительного игнорирования, сколько и заслуживала команда ненадежных союзников.

В пятницу с утра в южные ворота города, те, что смотрели на равнины, постучался бронированный кулак вражеского танкового отряда. Горожане не были рады новым гостям, но это не имело ровно никакого значения — гремящие механотроны уже терзали раскаленными докрасна гусеницами аккуратные мостовые широких проспектов и изумительные газоны светлых бульваров. Вековые дубы Центрального парка со стоном падали, не в силах противиться злой механической мощи.
Одновременно со стороны моря высадился десант. Уродливые коробки десантных ботов под прикрытием дымовой завесы выползли на белые пляжи и изрыгнули кишащую толпу солдат. Солдаты стали деловито зарываться в песок, обустраивая укрепленные точки огневого прикрытия. Покончив с этими приятными хлопотами, они потянулись к улицам.
Они вошли в истерзанный город, как насильник входит в свою жертву – напористо, зло и равнодушно. Их встретил только жидкий залп из ружей и скорострелов немногочисленных оставшихся в живых защитников города. После того, как вражеский десант расправился с храбрецами, солдат не встречал уже более никто — горожане забились в свои разрушенные жилища и до боли были не рады гостям. Гости также не были образцом любезности — те несчастные, что попались в руки солдатне, были моментально избиты, обобраны, изнасилованы и без особых затей пристрелены.

Десант проникал в город, расползаясь по улицам, заваленным обломками домов, подобно щупальцам отвратительного болотного цвета. Для птиц, парящих в вышине, происходящее было похоже на то, как если бы зловонное болото выплеснулось из своих зыбких берегов и густая жижа растекается теперь по сухим руслам улиц.
Первыми двигались панцирники, их огромные неповоротливые фигуры были окутаны плотными облаками порохового дыма. Гатлинги, которыми тяжелые пехотинцы орудовали так, будто массивное оружие было сделано из папье-маше, исторгали шквал убийственного огня, круша стены. Дождь из гильз звенел по булыжникам мостовых, опустевшие патронные ранцы заботливо заменялись обслугой, чьи уродливые фигуры, напоминающие обезьян, проворно сновали среди наступающих. За панцирниками следовали огнеметчики в толстых кожаных плащах, из которых торчали латунные трубки системы охлаждения. Бронзовые маски равнодушно смотрели вслед струям жгучего пламени, которые они пускали в проемы окон и дверей домов. Следовавшие далее пехотинцы приканчивали выживших, завершая зачистку.
Время от времени кто-то из захватчиков падал — остатки гарнизона не прекращали сопротивление, прекрасно понимая, что их ждет. Но их усилия были тщетны — захватчиков было слишком много и они с полным равнодушием относились к павшим соратникам, просто проходя мимо, даже если упавший еще шевелился.

Вот двое храбрых улан, соединив своих лошадей цепью, выскочили из боковой улицы и сумели завалить огромного панцирника. Но соседи по шеренге, правый и левый, развернулись и открыли огонь, разнося в клочья храбрецов вместе с лошадьми, а заодно и друг друга. Остальные двинулись дальше, даже не посмотрев на останки товарищей.

На центральной площади они встретились — солдаты в болотной форме и плоских шлемах, из-под которых пялились на мир затемненные стекла черных резиновых противогазов и гремящие и ревущие механотроны. Танки дали по инерции пару залпов в вынырнувших из ущелий улиц солдат и замерли, плавя раскаленными траками асфальт и угрожающе поводя дулами орудий. Казалось, они принюхиваются, выискивая по запаху затаившегося врага. А может, так оно и было.

Солдаты отнеслись с полнейшим равнодушием к опустошению, произведенному дружественным огнем. Из-за спин наступающих вынырнули санитары в лоснящихся резиновых черных передниках и плащах желтого цвета. Умело орудуя зажатыми в обтянутых толстыми резиновыми перчатками руках широкими лопатами, они сноровисто упаковали то, что осталось от неудачников в объемистые цинковые баки на колесном ходу, нимало не озаботившись при этом идентификацией останков. По каждой улице уже тянулись в направлении моря вереницы подобных скорбных колесниц, влекомых группами страшных санитаров, похожих в своих одеяниях и противогазах на обитателей горячечного бреда курильщика опиума. В баках вперемешку отправлялись в свой последний путь останки погибших солдат и жителей города.

Кто-то проник в городскую ратушу и поднял на флагштоке черный флаг с золотым глазом посередине. Стяг хлопал, трепыхаясь в объятиях свежего морского бриза и казалось, что глаз издевательски подмигивает сверху всем участникам творящегося внизу действа. Город был взят.