"Дохтур"
Этот рассказ родился из полушутливой пикировки с господином «Заморок»-ом. Поэтому и посвящен будет ему. :)
Дохтур! Дохтур пришёл! Громким шёпотом заволновалась очередь, кто-то закатив глаза, начал сползать с кушетки, но его подхватили и привалили к соседу, мелко подрагивающему и и нервно сглатывающему слюну враз пересохшим ртом.
Дверь кабинета резко открылась. Тяжелая, мёртвая тишина мгновенно повисла в воздухе. Старушки, мелко крестившиеся в углу, застыли, закрыв рты концами линялых платков, стараясь слиться с выцветшими обоями, лишь напряжённо вытаращив подслеповатые глазки. Астматик, тяжело хрипящий до этого, с присвистом втянул последнюю порцию воздуха, вдруг перестал дышать. Лицо его, багровое от натуги постепенно становилось лилово-синим, губы побелели.
В абсолютной тишине даже ходики на стене, казалось начали скрежетать своими колёсиками медленнее и гулко бить разболтанным маятником. Да мелкие насекомые шебуршали непривычно громко у оконного стекла. Жиденький свет хмурого утра с трудом пробивался сквозь толстые, давно не мытые стёкла, обрамлённые полуметровыми стенами старинной кладки. Больница находилась в здании бывшей купеческой конюшни, вросшей своими тяжёлыми, покрытыми пятнами старой штукатурки и мха, стенами на пол сажени в землю.
Взгляд «дохтура» — тяжёлый как надгробный камень и острый как граненый штык мосинской винтовки медленно двигался из-под прикрытых мешковатыми веками глаз, поверх запятнанной каким-то бурым с прожилками, быстро подсыхающим веществом, марлевой повязки. На носу сидела странная конструкция, лишь отдалённо напоминавшая своими поблескивающими окружностями очки с множеством дополнительных окуляров, некоторые из них даже не были прозрачными. Зрачки как через оптический прицел буравили сьёжившихся посетителей. Манжеты халата и кожаный фартук пестрели старыми (и не очень) разводами плохо отстиранной крови. Лица доктора никто не видел, но старожилы утверждали, что это вылитый барин, сбежавший из поместья когда-то от бунта крестьян. «Красного петуха» разбушевавшийся люд усадьбе подпустил… а вот барину удалось скрыться. Скорее всего это были байки (события происходили более пол-ста лет назад). Лютый был барин, да и выдумщик большой. Вот и бродила молва среди одурманенных сивухой умов. Боялись местные как огня этого мрачного здания, без нужды стараясь не проходить мимо в сумерки или ночной порой, гонимые по делам или по крайней необходимости. Такие смельчаки утверждали потом, что видели свет в полуподвальных окнах пристройки далеко за полночь и слышали крики и вой, доносившихся из здания. Да мальчишки будто бы на Покрова видели, как через заднюю дверь угольного подвала вырвалась-де человеческая фигура, обмотанная тряпками да проводами, как мумия египетская. Его быстро втащил обратно санитар, догнавший нелепо размахивающее руками тело. Врали небось …
Санитар – не менее колоритная личность. Подобранный, только что приехавшим в городишко доктором, уродливый мальчишка, обитал в доках мастеровой слободки, где разгружались грузовые дирижабли и земля была густо засыпана сажей от паровых установок, умирал с голоду, побираясь у монастырских ворот. Изломанная фигура его вызывала бы жалость и отвращение, если бы не обладал он недюжинной силой. На спор рвал уже в юности тележные вожжи и гнул подковы, как простую глину. Умом его бог обидел так сильно, что он с трудом научился говорить и всё больше молчал, вперившись в собеседников (если таковые находились) звериным взглядом.
Тишина сгустилась до состояния патоки, как вдруг из коридора донеслось быстрое шарканье удаляющихся ног струсившего пациента, но не успела взвизгнуть пружина входной двери, как послышался глухой шлепок как от удара колотушкой по парному мясу и грохот чего то упавшего на пол. По каменной лестнице, ведущей в подвал, куда иногда спускались пациенты «Для анализов» … но не всегда возвращавшиеся оттуда, забухали сапожищи горбатого санитара. Его пьяно-тягучее – «Отбегался болезный!» Затем входная дверь приоткрылась и показалась щербатая, покрытая оспинами физиономия санитара с глумливой ухмылкой на парализованном одной щекой лице. Начатая было фраза, оборвалась на полуслове. Попав под взгляд стеклянистых глаз доктора, санитар втянул голову и непроизвольно икнул. Затем тихо, пятясь закрыл дверь. Из коридора донеслись обрывки тихого бубнения: «Дык я — чо? Я же — ни чо … сами ж велели …».
Кадык на горле доктора дёрнулся, резко развернувшись он скрылся за дверью кабинета. Дохнуло смесю карболки, сладковатого запаха формалина и чего то тошнотворно-приторного, словно от разлагающегося мяса.
Очередь болящих, занятая многими с первых петухов отмерла. Не смотря на ужас, внушаемый этим местом и тем, кто обитал в этом доме – шли люди, шли …
Да и как не идти, коли приспичит, что белого свету не чаешь увидеть. Вон — тёща околоточного Сапронова- три дня в мертвецкой пролежала, но упросил же он, что сулил эскулапу — то нам не ведомо, но «поколдовал» доктор над телом, и вот уж бегала старушонка по рынку за покупками, да поливала площадной бранью случайных прохожих из окна своего домишки.Правда иногда застывала на бегу в нелепой позе как марионетка, у которой вдруг порвались все нити. Но ведь бегала же! Да при встрече соседи немного сторонились запаха, витавшего над старушкой как после грозы. А другие врачи отказались в это верить и называли случай «неординарным и курьёзным». И ходить бы околоточному на местный погост с букетиком фиалок по «родительским субботам», да пронесло…
Может и их пронесёт нелёгкая и отступит хворь-недуг? …
Утренний приём начался …
Дохтур! Дохтур пришёл! Громким шёпотом заволновалась очередь, кто-то закатив глаза, начал сползать с кушетки, но его подхватили и привалили к соседу, мелко подрагивающему и и нервно сглатывающему слюну враз пересохшим ртом.
Дверь кабинета резко открылась. Тяжелая, мёртвая тишина мгновенно повисла в воздухе. Старушки, мелко крестившиеся в углу, застыли, закрыв рты концами линялых платков, стараясь слиться с выцветшими обоями, лишь напряжённо вытаращив подслеповатые глазки. Астматик, тяжело хрипящий до этого, с присвистом втянул последнюю порцию воздуха, вдруг перестал дышать. Лицо его, багровое от натуги постепенно становилось лилово-синим, губы побелели.
В абсолютной тишине даже ходики на стене, казалось начали скрежетать своими колёсиками медленнее и гулко бить разболтанным маятником. Да мелкие насекомые шебуршали непривычно громко у оконного стекла. Жиденький свет хмурого утра с трудом пробивался сквозь толстые, давно не мытые стёкла, обрамлённые полуметровыми стенами старинной кладки. Больница находилась в здании бывшей купеческой конюшни, вросшей своими тяжёлыми, покрытыми пятнами старой штукатурки и мха, стенами на пол сажени в землю.
Взгляд «дохтура» — тяжёлый как надгробный камень и острый как граненый штык мосинской винтовки медленно двигался из-под прикрытых мешковатыми веками глаз, поверх запятнанной каким-то бурым с прожилками, быстро подсыхающим веществом, марлевой повязки. На носу сидела странная конструкция, лишь отдалённо напоминавшая своими поблескивающими окружностями очки с множеством дополнительных окуляров, некоторые из них даже не были прозрачными. Зрачки как через оптический прицел буравили сьёжившихся посетителей. Манжеты халата и кожаный фартук пестрели старыми (и не очень) разводами плохо отстиранной крови. Лица доктора никто не видел, но старожилы утверждали, что это вылитый барин, сбежавший из поместья когда-то от бунта крестьян. «Красного петуха» разбушевавшийся люд усадьбе подпустил… а вот барину удалось скрыться. Скорее всего это были байки (события происходили более пол-ста лет назад). Лютый был барин, да и выдумщик большой. Вот и бродила молва среди одурманенных сивухой умов. Боялись местные как огня этого мрачного здания, без нужды стараясь не проходить мимо в сумерки или ночной порой, гонимые по делам или по крайней необходимости. Такие смельчаки утверждали потом, что видели свет в полуподвальных окнах пристройки далеко за полночь и слышали крики и вой, доносившихся из здания. Да мальчишки будто бы на Покрова видели, как через заднюю дверь угольного подвала вырвалась-де человеческая фигура, обмотанная тряпками да проводами, как мумия египетская. Его быстро втащил обратно санитар, догнавший нелепо размахивающее руками тело. Врали небось …
Санитар – не менее колоритная личность. Подобранный, только что приехавшим в городишко доктором, уродливый мальчишка, обитал в доках мастеровой слободки, где разгружались грузовые дирижабли и земля была густо засыпана сажей от паровых установок, умирал с голоду, побираясь у монастырских ворот. Изломанная фигура его вызывала бы жалость и отвращение, если бы не обладал он недюжинной силой. На спор рвал уже в юности тележные вожжи и гнул подковы, как простую глину. Умом его бог обидел так сильно, что он с трудом научился говорить и всё больше молчал, вперившись в собеседников (если таковые находились) звериным взглядом.
Тишина сгустилась до состояния патоки, как вдруг из коридора донеслось быстрое шарканье удаляющихся ног струсившего пациента, но не успела взвизгнуть пружина входной двери, как послышался глухой шлепок как от удара колотушкой по парному мясу и грохот чего то упавшего на пол. По каменной лестнице, ведущей в подвал, куда иногда спускались пациенты «Для анализов» … но не всегда возвращавшиеся оттуда, забухали сапожищи горбатого санитара. Его пьяно-тягучее – «Отбегался болезный!» Затем входная дверь приоткрылась и показалась щербатая, покрытая оспинами физиономия санитара с глумливой ухмылкой на парализованном одной щекой лице. Начатая было фраза, оборвалась на полуслове. Попав под взгляд стеклянистых глаз доктора, санитар втянул голову и непроизвольно икнул. Затем тихо, пятясь закрыл дверь. Из коридора донеслись обрывки тихого бубнения: «Дык я — чо? Я же — ни чо … сами ж велели …».
Кадык на горле доктора дёрнулся, резко развернувшись он скрылся за дверью кабинета. Дохнуло смесю карболки, сладковатого запаха формалина и чего то тошнотворно-приторного, словно от разлагающегося мяса.
Очередь болящих, занятая многими с первых петухов отмерла. Не смотря на ужас, внушаемый этим местом и тем, кто обитал в этом доме – шли люди, шли …
Да и как не идти, коли приспичит, что белого свету не чаешь увидеть. Вон — тёща околоточного Сапронова- три дня в мертвецкой пролежала, но упросил же он, что сулил эскулапу — то нам не ведомо, но «поколдовал» доктор над телом, и вот уж бегала старушонка по рынку за покупками, да поливала площадной бранью случайных прохожих из окна своего домишки.Правда иногда застывала на бегу в нелепой позе как марионетка, у которой вдруг порвались все нити. Но ведь бегала же! Да при встрече соседи немного сторонились запаха, витавшего над старушкой как после грозы. А другие врачи отказались в это верить и называли случай «неординарным и курьёзным». И ходить бы околоточному на местный погост с букетиком фиалок по «родительским субботам», да пронесло…
Может и их пронесёт нелёгкая и отступит хворь-недуг? …
Утренний приём начался …
36 комментариев
P.S.
Есть хороший ресурс proza.ru.
Особливо, самодур-тиран, колечущий людей, но преподающий это как умение врачевать…
Я понимаю, что в реальности времени свободного не бывает или бывает очень мало(по себе знаю), но пожалуйста по возможности пишите дальше, я чувствую, что рассказ-мощный организм, способный показать всю прелесть стимпанка и его возможности в руках злобного местечкового гомункулюса
Ведь тёща околоточного-то бегает. Хотя и отказались бы, а поздно. Хотели назад получить — нате, как можем.
Но в конце таких докторов сжигают.
Язык хорош — образен, жив, словарный запас богат.
Для зарисовки -отлично, для рассказа — удовлетворительно.
Спасибо, я и не собираюсь пока никуда ходить. Посижу тут с вами на ветке мирового древа, а как надоест — полечу искать интересное, пока душа не зачерствела окончательно. У меня разные интересы и просыпаются они в разное время. И я прекрасно понимаю, что интересны они только мне пожалуй, поэтому ни стихов, ни текстов никому не показываю, да и не записываю их. Эту зарисовку зафиксировал на бумаге как хохму — из простого любопытства.
k1965 Спасибо за поддержку и Вам (если это действительно поддержка, а не поток сознания, параллельный моему). Честно говоря не очень понял, что вы хотели сказать этим… но надеюсь, что нибудь приятное :)
Словом — тянуть время пока санитары не подтянутся.
Очнись чудак-объект уморы, ты под надзором удальца.
Хоть удаль эта и пуста, и нет в ней сути и реалий,
Но, что такое суть и честь для собирателя регалий.
Готов построить замок он воздушный,
А что вне блога и по жизни…трус бездушный?
А может просто одинок и нет другого дела,
Как без толку сидеть и пакостить умело?
Не мне судить и не моим мощам творить здесь чудеса,
Взывать к уму и сотрясать «не юных» телеса!
P.S. Блог «Воздушный замок» себя уже оправдал, по моему.
Очень нравится этот ресурс, интересные работы, чертог удовольствия и фантазии))
С другой — ну и правильно, что не показываете. Развелось писак — ни пройти, ни проехать!
(это у меня галоперидол кончился просто))
А если серьезно — единственное предназначения искусства вызывать чувства, хорошие и светлые, делая мир хоть чуточку лучше. Возможно, у вас бы получилось.
Может, стоит попробовать?
Ведь хочется продолжение-то.
А пишу я сейчас сааавсем другое. Очень далекое от искусства.
А «может стоит попробовать» относилось к Филимону.
Читай «Может Вам стоит попробовать?»
А коммент писал про то, что сам то же самое формулировал с вами одновременно. Стремление к лаконичности подводит иногда.
Гляжу я, г-н Заморок нынче вдохновляет — глядишь, как раз в «дохтура» запишется — этакое вдыхание творческой активности в бездушные тела пользователей.
Потому и надо публиковать всё и всюду где можно. Цепная реакция творчества.
Эх! Надо было сначала рассказик читать — а уж потом другие материалы ресурса. Глядишь, и «минусов» кой-кому бы не было…
П.С. Разве формалин имеет сладковатый запах? По мне так в этом Вы маху дали. Хотя, если его разводил умом обиженный санитар — мало ли чего там понамешано.
Надо бы посмотреть заново как-нибудь вечерком…
«Морфий не смотрел».
Но на нашу почву перенести — это сильно, если честно.
Попытались бы развить до рассказа, если не остынете к замыслу, а? Тут «панка» больше, чем «стима», да и не так чистенько, как обычно, не про джентльменов — не всем ко двору придётся. Но я бы прочёл.