Единство и борьба.

Генеральный Конструктор, профессор Франк Эйнштейн глубоко вдохнул, сосчитал про себя до десяти, и медленно выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Потом он кинул взгляд на висевшую рядом с книжным шкафом икону святого Дремеля. Вообще-то Генеральный был человеком глубоко нерелигиозным. Но, как говорится, подкова помогает даже тем, кто в нее не верит, а знакомый с самого детства спокойный взгляд великого мудреца, подвижника и чудотворца всегда придавал ученому сил.
А лишние силы ему б сейчас не помешали. И, особенно, терпение. Как у легендарного святого, над которым как только не издевались--а он всё вынес, явив человечеству пример стойкости…
-Я правильно понял? Вы хотите сказать, что за истекший месяц из вашего отдела были украдены аж четыре коробки со строго секретными чертежами--и у вас нет ни единого предположения относительно личности виновного?--медленно проговорил Франк Эйнштейн.
Двое инженеров, стоявших перед ним--неразлучная парочка, которую весь Физикум, забыв их настоящие имена, называл просто Толстый и Тонкий--синхронно потупили очи.
Мертвенная бледность покрывала их лица. У Толстого дрожали колени. Тонкий непрерывно облизывал губы. А еще--от обоих отчаянно несло техническим спиртом. Всё логично: суров был Генеральный, и характер имел откровенно мерзкий. Как не хлебнуть для храбрости, отправляясь к нему на ковёр?
-Идиоты. Раздолбаи. Дармоеды. За что вам вообще платят жалование?
Толстый начал ещё и икать. У Тонкого звучно застучали зубы.
Суров был Генеральный. Устраивая разносы провинившимся подчинённым, он топал ногами, орал так, что этажом ниже хлопались в обморок секретарши и ругался такими словами, за которые в приличном обществ сразу вызывали на дуэль. Частенько в несчастных летели всякие предметы: от простой чернильницы и до громоздкого пятикилограммового арифмометра заграничной фирмы «Яблокофф»…
Но сильнее всего сторудники Физикума пугались, когда их начальник начинал, как сейчас, говорить тихо и вкрадчиво, с опасными мяукающими интонацияи. Тут уж поневоле вспоминалось, что профессор Франк Эйнштейн--учёный-энциклопедист, в молодости он, в числе прочего, увлекался медициной, и, по слухам, обожал проводить вивисекцию на людях. Без анестезии.
-Я понижу вас в должности. Обоих. Вы у меня вечно будете стёкла для гогглов вырезать. Я вас уволю к чёртовой матери. Я вас в Лирикум отправлю…
Отношения между двумя крупнейшими научными учреждениями столицы, Физикумом и Лирикумом, оставляли желать много лучшего… и это ещё мягко сказано! И принудительный перевод во враждебную организацию (кстати говоря, с повышением в должности!) считался страшным наказанием, после которого, как правило, жили недолго: ровно столько, сколько надо, чтобы осознать собственное ничтожество, впасть в депрессию, а потом найти верёвку покрепче да сук повыше, и…
Толстый бухнулся на колени и заверещал с трагическим надрывом:
-Не губите, ваше благородие!!! Жена!!! Дети малые!!!
-Не позорься,--одними губами произнёс Тонкий.
-Пощадите, ваше…
-У вас есть сорок восемь часов на поиски,--холодно отчеканил Генеральный.--Вон отсюда!
Инженеров словно ветром сдуло.

Пять часов спустя.
Ночь. Улица. Фонарь. Аптеки нет, есть полутёмная подворотня, в которую в которую свернул с улицы высокий, худощавый человек в длинном пальто. Лицо его надёжно скрывала противогазовая маска со снятым фильтром. В руках он держал большую картонную коробку.
В подворотне его уже поджидали… О нет, вовсе не мрачные громилы с кастетами, кинжалами и револьверами, и не юноша бледный со взглядом горящим и с тяжёлым мясницким топором в руках, как можно было бы подумать, а две весьма неординарно выглядящих личности: тётка более чем средних лет--толстая и некрасивая, одетая в мужской фрачный костюм, трещащий по швам на её жирах, и скверно побритый хлипкий юноша в натуральном бальном платье.
-Вот,--сказал человек в противогазовой маске, и опустил корабку на землю.--Принёс. Гнуснейшие плоды богомерзкого прогресса, проклятые чертежи бездушной техники, которая вот-вот поработит несчастное человечество…
-Чертежи--это, конечно, хорошо...--жеманно протянул юноша в платье.--Спасибо вам, друг. Но скажите, нет ли у вас каких-нибудь… веществ?
-Да! Веществ!--энергично пробасила тётка во фраке.
-Но-но!--сурово промолвил человек в противогазе.--Знаю я, какие-такие вещества вам нужны, и зачем. Запомните раз и насегда: настоящее искусство так не делается! До скорой встречи. Ждите меня через неделю, как и всегда.
Церемонно поклонившись на прощание, он развернулся и вышел из подворотни.
Сними он противогаз--и его недавние собеседники порядком удивились бы, узнав самого профессора Франка Эйнштейна, Генерального конструктора Физикума. Впрочем, он и сам удивился бы, узнав о таких подробностях собственной жизни…
Синдром Джекилла-Хайда, таинственный и грозный душевный недуг, давно уже снискал славу профессионального заболевания гениев. Находились даже те, кто, желая признания в обществе, симулировали его. Но Генеральный страдал им по-честному, даже не подозревая об этом. Каждую неделю он перевоплощался в свою полную противоположность: утончённого эстета и ценителя изящных искусств, и передавал чертежи технических новинок своим собратьям из Лирикума, дабы те могли устроить очередную тайную оргию с непременнымуничтожением плодов проклятого прогресса. Во всяком случае, они так говорили…

Примерно в это же время.
… Дама в строгом чёрном платье и шляпе с плотной вуалью, надёжно скрывающей лицо, свернула с улицы в узкий проход между двумя заброшенными зданиями. Следом за ней катилась самоходная паровая тележка с громоздким чемоданом. Даму уже поджидали. Двое. Наши старые знакомцы, Толстый и Тонкий.
Если б она приподняла вуаль… Впрочем, к чему долгие объяснения? Да, мадам Эстелла Стетти, директор Лирикума, тоже страдала синдромом Джекилла-Хайда.
-Вот,--сказала она, снимая чемодан с тележки.--Отборный литературный шлак, гнусные писульки, разжижающие человеческие мозги. Всё--рукописи, существующие в единственном экземпляре…
-Рукописи--это, конечно, хорошо...--задумчиво протянул Тонкий.--Но, может, в следующий раз вам удастся достать какие-нибудь… м-м… картины?
-Да! Картины!--оживился Толстый
-Но-но!--сказала мадам Стетти и погрозила инженерам сложенным веером.--Знаю я, зачем вам на самом деле картины. Любоваться будете? Отвлекаться от работы? Нехорошо, господа! Что ж; до скорой встречи. Ждите меня через неделю, как всегда.
Сдержанно поклонившись на прощание, женщина удалилась

Полчаса спустя.
Они встретились внезапно. Так встречаются в тумане пароход и айсберг, так встречаются поезда, которые идиот-стрелочник направил по одному пути… Толстый и Тонкий тихо-мирно шли себе по улице, несли вдвоём тяжёлый чемодан с рукописями, и, как принято говорить, ничто не предвещало беды, как вдруг из бокового переулка стремглав ввылетела странная парочка. Точнее--сперва вылетела объёмистая коробка, а вслед за ней, увлекаемые силой инерции, появились и те, кто её нёс: полная женщина во фраке и хрупкий паренёк, нарядившийся в бальное платье.
Им не удалось избежать столкновения. Все четверо повалились на мостовую. Чемочан и коробка, естественно, тоже упали, и треснув от удара, явили миру своё содержимое.
Они были достаточно умны для того, чтобы сразу всё понять. Не откладывая дела в долгий ящик, тётка во фраке мощным ударом расквасила нос Толстому, ну а Тонкий тут же заключил шею юноши в платье в стальной удушающий захват…

На следующий день.
Проклятая погода… Проклятая работа в проклятом городе, где от века враждуют два крупнейших научных учреждения… Эх, подать, что ли, рапорт о переводе в провинцию? Там хорошо; там тихая, размеренная жизнь, и народ там мирный, душевный, и, можно сказать, интеллигентный: мафиози, ведущие бесконечные войны, кровавые маньяки, наци-погромщики, анархисты-подрывники…
Примерно такие мысли роились в голове комиссара полиции Шерлока Бонда, пока он раскуривал свою любимую трубку. Покончив с этим делом, он обратил усталый взор на посетителей.
-Присаживайтесь...--в голосе комиссара слышалась вселенская меланхолия.--Чай? Кофе?
-Лучше б валерьянки,--невесело заметила Эстелла Стетти, опускаясь в кресло.
-Литра два, дорогая. Она как раз на спирту,--буркнул Франк Эйнштейн.
Об этом знали лишь те, кому положено: первые лица Физикума и Лирикума в последние двадцать пять лет приходились друг другу ни кем иным, как мужем и женой.
-Очень смешно!--ехидно сообщил комиссар Бонд.--Итак, уважаемые? Как называется то, что творят ваши люди? Безобразная драка, четыре трупа--и из-за чего! Из-за каких-то бумажек! Взрослые, образованные люди--а ведёте себя как дети малые! Ну? Что мне с вами делать?
-А ничего,--пожав плечами, довольно-таки равнодушно произнёс Франк Эйнштейн.--Знаете, святой Дремель писал, что, если у тебя что-нибудь упорно не получается, то следует смириться и подумать: может, это воля Небес?
-У вас, понимаешь, воля Небес--а у меня воля министра полиции!--практически простонал полицейский.--Ну почему, скажите на милость? Почему ваши подчинённые не могут жить в мире друг с другом? Брали бы, что ли пример с вас, с вашей семьи…
-Успокойтесь, комиссар,--мягко произнесла мадам Стетти.--Знаете, один древний мудрец…
-Опять святой Дремель?
-О нет, он жил задолго до него. Так вот, он сказал, что жизнь--это борьба.
-Чего с чем?
-Например, Физикума и Лирикума. Или вас--с нами. Исчезни мы, такие незаконопослушные--и что б вы делали?
Шерлок Бонд думал недолго.
-Целыми днями сидел бы в кресле у камина и курил трубку.
-А потом вы бы рехнулись от скуки,--сказал как отрезал профессор Эйнштейн.--Ладно, комиссар. Это всё казуистика. Давайте перейдём к делу. Как действуем? Как обычно?
Комиссар горько усмехнулся:
-А у меня есть другой выбор? Мадам? Что скажете вы?
-Согласна.
Комиссар Шерлок Бонд кивнул, взял со своего стола толстую картонную папку и бросил её в горящий камин.
-Вот и всё...--сказал он. Нет бумаги--нет проблем, и никакой драки не было, и никто ни у кого ничто не воровал… Вы довольны?
Главы Физикума и Лирикума кивнули в унисон.
-Какое трогательное у нас единство...--с грустной иронией заметил полицейский.