Дохтур. Глава-20.

Глава — 1
Глава — 2
Глава — 3
Глава — 4
Глава — 5
Глава — 6
Глава — 7
Глава — 8
Глава — 9
Глава — 10
Глава — 11
Глава — 12
Глава — 13
Глава — 14
Глава — 15
Глава — 16
Глава — 17
Глава — 18
Глава — 19

Маленький костерок в жаровне шипел, потрескивая, плевался угольками, когда в него падали капли булькающего варева из помятого котелка, что висел на треноге, криво стоящей на трёх закопчённых кирпичах.
Обитатели лачуги зашевелились, подползая к костру из разных углов немудрёной постройки из обломков досок и разнокалиберных листов железа. Таких лачуг на свалке было множество и почти над всеми вились дымки, говорящие, что для их обитателей пришло время обеда.

Запахи похлёбки, перебиваемые вонючим дымом горящих тряпок, смешивались с миазмами нечистот, тянувшимися от сточного канала. Канал, обложенный серыми бетонными плитами, пролегал от насыпи, возвышавшейся метрах в двухстах от посёлка. Насыпь, словно выпрямившаяся мохнатая гусеница, ощетинившаяся колючей проволокой, тянулась вдоль побережья, куда и выходил канал городской ливневой канализации.
Над насыпью, на невообразимой высоте, более ста метров, тянулись ажурные стальные фермы акведука. Нависая над ландшафтом, тем не менее, они казались почти прозрачным невесомым кружевом из двутавровых балок почти полуметровой ширины. Двойная лента магистрали взлетела над опорами словно туго натянутая корсетная лента какой-нибудь столичной профурсетки-гимназистки на высоко вздёрнутой груди.

Один из ярусов нёс рельсы для железнодорожных составов, беспрестанно проносившихся взад и вперёд с утробным раскатистым гулом. Из топок вырывались клубы дыма и пара, тут же сносимые постоянным бризом, дувшим с залива, в сторону побережья и растворялись в воздушных течениях.
Особенно красив был «2-й Тихоокеанский» экспресс, проносившийся каждую ночь в 23:35, словно пышущий огнём многоглазый змей. Ярко освещённая цепочка вагонов, мелькавших между опорами второго яруса, шлейфы искр из двух скошенных назад труб, гаснувших далеко позади в воздухе и громкая музыка, доносящаяся из распахнутых окон сквозь стук колёс и сиплый гудок сигнала. Всё это создавало ощущение непрерывного праздника движения, проходившего в высоте.
Пассажиры экспресса ехали в многочисленные казино и варьете Благовестинска спускать в алкогольном угаре и веселье неправедно нажитые капиталы, потому и праздновать начинали заранее, с шумом и нередкими пьяными потасовками. Это ни кого не волновало, ведь всё оплачено по высшему разряду и господа имеют полное право «отдохнуть». Лишь бы обошлось без членовредительства и стрельбы!

Порою, искры из паровозных труб или окурки, падающих с высоты сигар, достигали земли и поджигали пожухшую траву вокруг опор. Это обстоятельство, да ещё регулярные проверки насыпи «командами зачистки», неоднократно разгонявших, ютившихся на свалке обитателей, привело к образованию своеобразной «полосы отчуждения» вдоль магистрали. Потому и посёлок, и, стыдливо спрятавшаяся за сопками, свалка находились в отдалении и до сих пор не поглотили опоры акведука своей бурой неприглядной массой.
Еще выше тянулась трасса для гиромобилей, но их уже не было видно с земли.
Да никого это в посёлке не интересовало, кроме, пожалуй совсем маленьких детей, копошившихся между кучами мусора и, порою, задиравших свои нестриженные грязные головы к небу, пытаясь рассмотреть очередной, проносящийся на фоне редких облаков, состав.

Остальные занимались выживанием. Сортировка бытового мусора, поиски особо «ценных» отбросов, свозимых из близлежащих городов, да, не приносящая особого улова, рыбалка в загаженных стоками, мелких протухших водах залива – вот источник существования посёлка. Кое-как рассортированное вторсырьё сдавалось за сущие гроши, а то и просто за еду, приезжавшим сборщикам.
При строительстве акведука проектировался «мусоросжигающий» заводишко, но денег на его строительство, как водится, не нашли. А свалку переместили за близлежащую сопку, чтобы с магистрали не было видно.
Местное начальство исправно получало субсидии на работу завода, потому и не трогало особо обитателей свалки. Ну а землицы в округе хватает! Есть где разместить не одну сотню таких мусорных «Клондайков».

Колоритная старуха, мешавшая похлёбку, облизала деревянный половник и скривилась. Давно беззубые, распухшие дёсны наткнулись на не проваренный кусок какого-то овоща. Морщась от боли и прищуривая единственный плоховидящий глаз, она прошамкала:
— «Хто соли принесёт, оглоеды?..»
В ответ ей послышалось скрипучее предложение «попить водички из залива», сопровождаемое хихиканьем. Эту старую шутку, произносили уже долгое время, но менее популярной она от этого не стала. Соли в посёлке не было уже много месяцев, а купить у приезжавших сборщиков, не хватило бы средств у всей мусорной общины.
Старуха продолжила сосать кусочек овоща. Выплюнуть даже такую негодную пищу, как этот кусок – было бы непростительным расточительством.

— Вижу! Вижу братие! – на «центральной улице» посёлка (чуть более широкий проход между кучами мусора, чем обычно) закричал человек в пиджаке с оторванными рукавами на голое тело, взгромоздившийся на перевёрнутую рассохшуюся бочку.
— Придёт спаситель, ибо родился он!.. –глаза местного юродивого «проповедника», давно прибившегося к общине, закатились под верхние веки и сверкали на чумазом лице желтыми мутными белками.
Проповедник не был особо буйным и не приставал к обитателям свалки, потому его и терпели. Тем более, что ел он мало, под ногами не мешался, а большую часть суток лежал под импровизированным навесом в наркотическом бреду, обпившись настойки из грибов, что применялась повсеместно, заменяя алкоголь. А ещё он умел заговаривать зубную боль и вскрывать нарывы. Да и вносил своими «проповедями» хоть какое-то разнообразие в сонную жизнь общины.
Вот и сейчас, несколько голов высунулось из лачуг, готовясь послушать его «видения» перед обедом.

— Лицом – ребёнок, внутри – старик древний. Душа черна как копоть, мысли – светлы как снег на сопках. Глазом прозрачен, разумом тёмен. Сам босой, за спиной богатства несметные! Король королей, раб рабов! Во главе войска несметного… один как перст! Сам демон и встанет супротив демонов. Трижды рожденный проснулся! — человек на бочке покачнулся и, смешно размахивая руками, будто отгоняя невидимых существ, завалился между горкой отсортированного тряпья и разбитым старым комодом, который почти растащили для своих костров жители посёлка, оставивших от мебели лишь голый остов с кусками фанеры на самом дне. Над бочкой взметнулись, обмотанные тряпками, ни когда не мытые ноги. Стайка оборванных детей, самозабвенно обдирающих комод, прислушиваясь к бессвязным речам «проповедника», прыснула в рассыпную, уворачиваясь от падающего тела. Из-за бочки послышался храп, перемежающийся бессвязным бормотанием и поскуливанием. Развлечение закончилось — так толком и не начавшись.

На высоте ста пятидесяти метров, одна из гирокапсул резко затормозила свой бег со скрежетом и визгом тормозов, соскочив с направляющего рельса, парализовала движение мобилей по трассе. Но жители посёлка этого не видели, потянувшись к своим очагам за скудными порциями обеденной похлёбки.
***
Поскрипывающая кожа сидения и мягкое покачивание рессор, навевающие сладкую дрёму, внезапно сменились визгом тормозов. Сильно качнуло вперёд и младший обер-прокуратор чуть не сполз со скользкого покрытия сидения, уткнувшись в перегородку коленями.
— Какого чёр…! – фразу не удалось закончить до конца, потому что окошечко из лакированного красного дерева открылось и в него просунулась приторно-угодливая физиономия водителя.
— Сей момент разузнаю, Прокоп Полуэктович! Не извольте беспокоиться. Я мигом!
***