Дохтур. Глава-22.Перенос.

Глава — 1
Глава — 2
Глава — 3
Глава — 4
Глава — 5
Глава — 6
Глава — 7
Глава — 8
Глава — 9
Глава — 10
Глава — 11
Глава — 12
Глава — 13
Глава — 14
Глава — 15
Глава — 16
Глава — 17
Глава — 18
Глава — 19
Глава — 20
Глава — 21

Булькание жидкостей, бегущих по трубкам и змеевикам, тихое жалобное подвывание насосов, на мгновение заглушили металлические щелчки стопоров по краям капсулы.
Глубокий чавкающий вздох пронесся по помещению, сопровождаемый неожиданно громким хрустом высохшей от времени резиновой прокладки. Сервомоторы начали поднимать крышку и через борта 'саркофага' хлынула зеленовато-бурая вязкая жижа. Будто кто-то кинул здоровенный булыжник в болотный омут. Пол, стены и оборудование, долгие годы исправно работавшее в комнате, сразу же покрылись цветными разводами скользкой, дурно пахнущей, массы.
Не успела крышка подняться над капсулой, как в неё кто-то торопливо заколотил изнутри. Удары, сотрясавшие 'саркофаг' были сильными, но не уверенными. Словно тот, кто прорывался наружу не понимал где он находится и зачем ему нужно выбираться.
Наконец, крышка откинулась и шипящим дребезгом сьехала в сторону, ударившись о каменный пол. Над бортами капсулы взметнулись две руки, выплеснув очередные фонтаны жидкости. Нечто, отдаленно напоминавшее человека, опутанное трубками и непонятной массой, облепившей голову и туловище перевесилось через борта, зашлось булькающим кашлем.
Спазмы кашля сопровождались потоками жидкости, хлынувшими из рта и носа на многострадальный пол. Одновременно с этим, руки существа срывали трубки, отделяя от тела многочисленные иглы словно набухших кровью пиявок. Все это сопровождалось фонтанчиками, бьющими из порваных капельниц системы жизнеобеспечения капсулы.

Обессилевшее существо, оторвав последнюю «пуповину» (жгут из нескольких переплетенных трубок) от левой ключицы, скорчилось на полу, обхватив колени руками. Из многочисленных ранок на теле ещё сочились капли крови, расплывавшиеся в бурые пятна на грязном теле, смешивались с вездесущий слизью, сворачиваясь и опадая на пол на глазах.

Через долгих полчаса раздался хриплый стон и тело зашевелилось, скребя по плитками пола огромными, скрученными в спирали, ногтями. Существо, цепляясь за борта капсулы, приняло вертикальное положение. Тонкими мертвенно бледными руками, словно состоящими из одних только костей и раздутых артрозных суставов, обтянутых неестественно белой рыхлой кожей, существо ожесточенно начало сдирать с себя панцирь из грязной, подсохшей волокнистой массы. После нескольких безуспешных попыток, копна спутанных и склеенных " водорослей" была разодрана на две неравных части и в полумрак комнаты уставились два глаза, лихорадочно вращавшиеся словно у хамелеона.

Обежав несколько раз помещение взглядом, глаза остановились на стеклянном баке, стоявшем на одном из ящиков с оборудованием.
Преломляясь сквозь толстое зеленоватое стекло и мутный раствор проступали контуры, напоминающие формой содержимое грецкого ореха. Из-под спутанного волосяного панциря донесся каркающий звук, лишь отдаленно напоминающий смех, тут же перешедший в надсадный кашель. Как только кашель утих и тело перестало содрогаться в конвульсиях, человечек издал несколько звуков, напоминающих «гуление» младенца.
Вскоре, сквозь мычание и булькание, не привычного к артикуляции, горла можно стало разобрать слово — «получилось!» Худые руки, обтянутые водянисто-белой рыхлой кожей, что бывает после долгого полоскания на реке у прачек, показались из-под «водорослей» пытаясь разодрать склеенные космы.
Через довольно продолжительное время, сидя на корточках, перед полированной металлической крышкой одного из многочисленных приборов расставленных в помещении без видимого порядка, человек кромсал спутанные колтуны волос, зажав в руке скальпель, найденный на столе.
Когда, наконец, со «стрижкой» было покончено и волосы словно грязная пена, остающаяся после варки мяса на стенах кастрюли, застыли кучками на полу, на своё отражение в полированной металле, зачарованно смотрел обнаженный мальчик лет четырнадцати, наклоняя из стороны в сторону большую, в царапинах и порезах, голову. Юное лицо обезображивал довольно большой шрам на верхней губе, придавая выражению лица насмешливую надменность. Словно рот застыл в вечной полу-улыбке, полу-оскале.

Немудреная эта операция растратила последние силы и мальчишка вновь застыл на месте, провалившись плечом о ножку стола. Ещё через полчаса он встал и гонимый голодом, опираясь на стол и ящики с аппаратурой, двинулся в поисках пищи. Холодный пот, заливавший глаза и трясущиеся ватные ноги выдавали крайнюю степень напряжения организма.
Сорвав крышку с одного из ящиков, стоявших в углу, благо, она не была прибита, а лежала сверху, подросток с сожалением отодвинул в сторону жестяные банки консервов (открыть их банально не было сил) вытащил пачку галет и, усевшись на ящик, с блаженной улыбкой запихал почти полпачки в рот. Грызть не получалось, шатающиеся зубы и, мигом наполнившийся кровью рот, из воспаленных десен, не позволили. С сожалением выплюнув содержимое пачки, мальчик закрыв глаза, принялся сосать твердую как подошву, оставшуюся во рту, галетину.

Немного окрепнув, Волдер провёл " инвентаризацию" своего нового тела. Тело слушались прекрасно. Периодически накатывающая дурнота, головокружение и слабость никогда не работавших мышц не портили осознание того, что он сумел обвести вокруг пальца " безносую''.
После активации процесса прошёл не один день — это значит, что Орден потерял след и его списали со счетов. Впереди ещё одна жизнь, а уж он-то знает как ею распорядиться! Волдер непроизвольно улыбнулся.

Сожаления о старом теле не было. Максимум, на что он мог рассчитывать, будучи ''дохтуром'' — 5-7 лет. Больше бы тело, постоянно ''накрученное'' стимуляторами и ''коктейлями'' не выдержало. Да и постоянный бег от Ордена все равно бы окончился не в его пользу.
— Это же тело, — совсем другое дело! — Волдер даже рассмеялся от каламбура в рифму.
Многочисленные изменения и ''дополнения'', произведенные в самом раннем младенческом возрасте, и продолжавшиеся все эти годы, прошли вполне успешно. Все операции предварительно отрабатывались на ''материале'', затем на несчастном Дыбе, после чего только приступал к телу в ''саркофаге''.
Перекрестное кровоснабжение всех внутренних органов, сдвоенная аорта, усиленные коллагеновой сеткой, стенки сосудов, искусственно подсаженная сердечная мышца, почти в два раза увеличенный объём легочной ткани, позволяли мгновенно ускорить выброс в кровь кислорода и транспортировку его к и мозгу и остальному телу.

Плотные хрящевые щитки под усиленными ребрами прикрывали сердце. Пулю конечно они остановить не в состоянии, но нож завяз бы в них как в волокнистой доске, не давая продвинуться вглубь.
Раздувшиеся суставы и облепленные сеткой сосудов, непропорционально толстые кости рук и ног, на фоне почти атрофированных от бездействия мышц, на самом деле, стали таковыми не от артрита, а в результате неоднократных манипуляций по их армирования и наращиванию костной ткани.
Множественные изменения в работе желез внутренней секреции и иммунной системы, позволяли практически мгновенно ускорять выработку гормонов и работу любого органа, необходимого в данный конкретный момент для организма.

Дублированные нервные стволы и способность произвольно отключать чувствительность или наоборот усиливать слух, обоняние или зрение, так же входили в " опции'' его нового тела.
Четырнадцать лет постоянных изменений и улучшений ни как не коснулись головного мозга. Этого эскулап делать не стал. Только девственно чистый мозг в теле подростка требовался для ''перезаписи'' собственного сознания в полном и неизменённом объёме.
И это получилось!
Память, пока фрагментарная и неустойчивая, но во все большем объёме возвращалась к нему. Каждый отрезок, всплывавший безсистемно, в цепочке воспоминаний и навыков вставал в общую картину словно кусочек пазла.
Иногда это была лишь фраза или отголосок чувств на какое-то мимолетное действие. Иногда — словно целый пласт земли, подмытый с обрывистого берега бурной реки обрушивался в воду, вызывая водовороты сознания. В такие секунды земля уходила из-под ног и Волдер, хватаясь за стены или близлежащие ящики, боролся с тошнотой и головокружением.
Хуже всего были вспышки головной боли и непроизвольные сокращения тела, когда мозг, не зависимо от его владельца начинал ''знакомится'' с тем или иным органом, посылая импульсы и
восстанавливая связи между синапсами нервных клеток. Но это, слава Господу, происходило довольно быстро, да и интервалы между конвульсиями уверенно увеличивались, а тело все более послушно отзывались, подчиняясь мозгу.

Шли пятые сутки после пробуждения. Молодой организм окреп достаточно, чтобы Волдера уже не шатало подобно камышу в ветреный день. Зверский голод заставил сгрызть все галеты, какие только нашлись в подвале и до блеска вылизать банки из-под тушенки, вскрытые на второй день, как только руки окрепли, на столько, чтобы удержать на весу сердечник трансформатора, которым он бил по приставленному к жестяному дну острому обломку отвёртки. Голод гнал организм на поиски еды, не смотря на то, что Волдер точно помнил ( знал?), что часовой механизм откроет помещение ровно в назначенный час и ни минутой раньше. Отвёртку он сломал в попытке просунуть её в створ стального шлюза перекрывшего выход. Все его попытки привели лишь к тому, что отвёртка с тихим треском развалилась на куски, оставив в ладони бакелитовое крошево и стальной стержень, который пришлось ещё полчаса расшатывать с перерывами на отдых, чтобы вытащить из щели. На стальном клёпаном полотне створа остались несколько неглубоких царапин.

Голод мутил рассудок, заставляя сердце сжиматься в страхе от мысли, что механизм отпирания замка сломан и он похоронен навечно в этом каменном склепе. Волдер понимал, что это не так, что малое количество еды и стальные двери — меры предосторожности, предпринятые им самим в «той '' жизни, чтобы обезопасить окружающих, если при ''переносе'' что-то пойдёт не по намеченному и смертельно опасный организм получит искаженное безумием сознание. Тогда этот каменный мешок глубоко под землёй похоронит безумца, не дав ему вырваться.

Прошла целая вечность, перемежаемая голодными обморочными видениями. Желудок уже не сжимался в спазмах. Казалось, что он просто атрофировался, прилепившись маленькой тряпочкой где-то под средостением. Тупая сосущая боль стала просто частью жизни, деталью окружающего пейзажа. Многократно перерытая в поисках завалявшейся корочки хлеба, комната являла собой печальное зрелище. Оборудование, и без того составленное довольно хаотично, теперь же представляло просто кучу металлических ящиков, сдвинутых в угол. Пара, когда-то ярких прожекторных ламп над, вмурованным в пол, постаментом саркофага-капсулы, теперь подслеповато тлели за толстенными зарешеченными колпаками. Видно было, что аккумуляторы на последнем издыхании отдавали оставшиеся крохи энергии. Единственное, что работало равномерно и неустанно — вентиляция, исправно нагнетая кондиционированный воздух через узкие каменные щели под потолком. Да еще вода, вытекающая из крана в изголовье прозекторского стола и уходящая в ржавый слив у стены.

Мысли, бегущие по бесконечному кругу, словно карусельные лошадки на ярмарке, все чаще возвращались к тому, чтобы употребить в пищу что-нибудь не употребляемое, а глаза уже примеривались к ноге, левой или правой — без разницы, представляя, как зубы впиваются в худую плоть наполняя рот сладким и таким вкусным мясом.

В один из таких моментов ухо Волдера уловило шуршание и звон пружины замка. На четвереньках, вскидывая суставчатые руки и ноги, он добежал до двери. Руки зашарили по коробке, прикрепленной к каменной кладке стены. Осторожно сдвинув дверцу ящика, Волдер, почти не дыша, начал крутить латунные колеса кодового замка, совмещая нужные цифры с прорезями. Мальчишеский лоб покрылся крупными каплями пота. Несколько раз пальцы проскальзывали и нужные цифры проворачивались мимо прорезей. Процесс приходилось повторять ещё и ещё раз. Наконец, нужная комбинация цифр выстроилась в окошке и внутри стены, заурчали моторы, втягивая ригели в глубь каменной кладки. Волдер прыжком поднявшись на ноги, потянул створ на себя. Глухо звякнув, дверь поддалась на миллиметр и застыла, не двигаясь дальше. Зарычав в бессильной злобе, подросток рвал дверь на себя, расшатывая чугунную ручку, ещё и еще раз дергал что было сил. Створ с холодным безразличием игнорировал все его попытки.
Волдер отпустил ручку двери. Не складные узловатые руки его плетьми повисли вдоль тела. Худая спина, с неестественно широкими угловатыми лопатками и ребрами, обтянутыми горячей кожей, содрогалась в беззвучном сухом плаче. Некстати навалившаяся дурнота и головокружение прекратили содрогания истощенного тела. В глазах потемнело. Простояв так несколько секунд, он прислонился лбом к холодному металлу полотна. Дверь вдруг легко подалась на своих петлях и Волдер вылетел через невысокий порог в сухую пыльную темноту каменного коридора…